Союз любви - [20]

- Но Надя совсем простужена!

- Я тоже хочу встречать, - подала голос Надя. - Я столько раз слышала, что нельзя ехать в Саров - но уж на вокзал-то можно... И вообще, мы там будем совсем недолго: только увидим - и сразу домой.

На том и порешили.

Раннее утро было холодным, но не крепко-морозным, а скорей пронизывающим сыростью. У запертых ворот на платформу толпились люди - сперва немного, но число их быстро росло. Вскоре Надя и баба Тата были уже не с краю, а в середине ожидающих. Поезд к назначенному времени не пришел и никто не знал, когда его ждать. Два молоденьких милиционера, охранявших ворота, пожимали плечами: "Мы ничего не знаем. Нам не сообщено. Ваше дело - стойте хоть до вечера".

Толпа волновалась, но не рассасывалась. Все чаще люди пробивались к воротам с намерением попасть на платформу.

- Пригласительный билет, - требовали милиционеры.

- Я священник.

- Ваши документы... идите.

- Роман, Роман! - звала пожилая звонкоголосая женщина пробивавшегося сквозь толпу мальчика. - На вот, отнеси папе стихарь, - совала ему в руки какой-то сверток и проталкивала юного поповича в ворота, чтобы получил большую долю святости, встретив мощи прямо из вагона.

- Иди, кисанька, ты замерзла, - заметила баба Тата.

- А ты как? Выстоишь одна?

- Неужели нет, - баба Тата всегда бодрилась, но в данном случае, пожалуй, не преувеличивала свои возможности. - Иди, а то будешь потом болеть...

Обняв ее поверх толстого пальто, Надя заработала локтями и скоро уже шагала по вокзальной площади. Правду оказать, она чувствовала облегченье - сейчас будет теплое метро, которое доставит ее домой, там - горячий чай, аспирин; если температура высокая, можно и в постель лечь. Сейчас, сейчас... вот уже и пересадка. Надя еще могла заскочить в поезд, но почему-то села на скамейку ждать следующего. А потом почему-то перешла на другую сторону и снова поехала на вокзал. Зачем, она и сама не знала: неужели ради того, чтобы вновь перемолвиться с бабой Татой? Или чтобы стоять до вечера?

Первое, что она увидела по выходу из метро - выплывающий из-за угла высокий фонарь с цветными стеклами, а за ним - парные золотые хоругви. Крестный ход! Взбежав на сугроб и вытянувшись на цыпочках, Надя сумела разглядеть большой образ преподобного Серафима, украшенный живыми цветами и крест, также в живых цветах... дальше стеклом и золотом блеснул ларец с мощами, и снова хоругви, а потом - темные головы повалившего вслед народа...

- Ну что, встретили? - открывая дверь, спросила Надина мама, остававшаяся все это время с малышом. - Привезли мощи? А крестный ход был?

- Все было, все видели. Отец Серафим милости прислал! - в пояс поклонилась баба Тата дочери и малолетнему правнуку, игравшему на полу посреди разбросанных кубиков.

-Ну, а ты как?

Надя, забывшая в последние полчаса о своей простуде, вдруг с изумлением обнаружила, что от нее ничего не осталось: ни головной боли, ни насморка и щекотки в горле, ни ломоты в костях. На следующий день она окончательно поняла, что совсем здорова. Больше того - не с этого ли времени у нее вообще прекратились мучительные простуды?

До революции баба Тата два года проучилась в Александро-Марьинском институте благородных девиц. По рангу он был московским аналогом Смольного. Его основала императрица Мария Федоровна, супруга Александра III - эти два имени и дали институту название.

- Как же вы там учились? - спрашивала Надя.

- Было две классных дамы, - охотно рассказывала баба Тата. - Одна весь день говорила с нами по-французки, другая свой день - по-немецки. А учителя само собой - вели уроки словесности, арифметики, истории. Танцмейстер приходил: ножку так, ножку так... А в старших классах девочек учили и шить, и готовить, и дом вести. Мне уж не довелось...

Из этих и других рассказов на Надю глядел большой темноватый из-за опущенных штор коридор, по которому парами шли девочки в длинных зеленых платьях. На рукавах и вокруг шеи белели жестко накрахмаленные оторочки. Все девочки были гладко причесаны и все как одна держались прямо - в программу воспитанья входило каждый день по часу держать за спиной скалку. Дисциплина царила строгая - даже выбившийся из прически завиток мог стать предметом взыскания. Так что шалить и проказничать оставалось втайне.

В столовой, построившись по классам, долго читали и пели молитвы. Потом рассаживались за длинными столами. Классная дама брала половник и тарелки с горячим супом плыли по рукам девочек в самый конец стола. Последней получала свою порцию та, что сидела возле классной дамы.

Однажды баба Тата из троллейбуса показала Наде невысокое желтое здание старинного типа, стала называть окна: прямые на втором этаже - дортуары, закругленные внизу - столовая, самые большие - зала.

- В зале проходили всякие торжества, - рассказывала она, и Надя подмечала в ее углубленных воспоминаниями глазах искорку детского интереса и детской же почтительности. - Например, выпуск. Кто кончал наш институт на отлично - получал бриллиантовый шифр императрицы. С ним можно было посещать все придворные балы... А девочек у нас принимали не ниже семьи полковника.