А потом пойдут спать и не смогут уснуть!..
— Давай, Мартин, — проворчал Рудольф, выходя из-за стола.
Майор отставил недопитый стакан кофе и взял со стула свой плоский черный «дипломат», который возил с собой на аэродром и обратно, В нем лежала разная мелочь, которая, собственно говоря, ему никогда не требовалась, но которую он привык иметь при себе. Они подошли к стоянке. У машины, раскаленной на солнце и пахнущей бензином и сухим льняным брезентом, их уже ждали Пехар и Ружбацкий.
Мужчины поприветствовали друг друга кивком головы. Коренастый, смуглый, как цыган, Пехар сел за руль. По-мальчишески стройный Эмиль юркнул на переднее сиденье рядом с ним. Рудольф и Мартин сели сзади. Все это повторялось каждый день, за исключением лишь того, что каждую неделю они сменяли друг друга за рулем. Они выехали с бетонированного пятачка как раз в тот момент, когда Назим нес на кухню остатки закуски. Он махнул им рукой, но его жест был вялым и печальным.
— Этот чувствует себя дворцовым экономом.
— Неудивительно. Он получает жирные чаевые, — объяснил Эмиль.
— Что, если он действительно грустит? Может, ему в самом деле жаль, что мы уезжаем?
— Бог его знает! — махнул рукой Эмиль. — Впрочем, мне все равно, я уже вижу себя дома.
— Что это вдруг? — насмешливо спросил Рудольф. Пехар, желая помешать этому привычному и утомительному обмену мнениями, прервал их:
— Этот нынешний парад — напрасная задержка. Это мне уже начинает действовать на нервы.
Майор слушал их без особого удовольствия. Эмиль вообще был слишком рационалистичным и смотрел здесь на все подобно кучкам запыхавшихся туристов, которые каждое воскресенье прикатывали на Саранган из Мадиуна, чтобы сфотографировать вулканы, озеро, отели, проглотитъ дорогой обед и отбыть назад. Им казалось, что индонезийцы способны улыбаться лишь при виде доллара, фунта, франка или марки. В этом вопросе майор не понимал Эмиля, но на его работу, так же как и на работу двух остальных техников, он, как летчик-испытатель, всегда мог положиться. Однако этого все же было маловато, особенно там, где мужчины долго остаются одни…
Пехар лихо съехал вниз по булыжникам горного серпантина. Внизу, у подошвы вулкана Лаву, поселок кончался, и начиналось асфальтированное шоссе, которое вело прямо к аэродрому мимо нескольких деревенек со сказочными названиями: Нгеронг, Саранган, Магетан, Плаосан, Маоспати, Мадиун.
Такую поездку они совершали ежедневно. Тридцать пять километров вниз, тридцать пять — вверх. Внизу поначалу выдерживали не более шести часов, потом — восемь, десять, двенадцать. Потом — столько, сколько нужно, не взирая на тридцать восемь градусов жары и девяносто два процента влажности. На бетонную стоянку никто не отважился бы встать босыми ногами. В кабинах самолетов, находившихся с утра до вечера на солнце, было около пятидесяти градусов по Цельсию. Чехословацкие специалисты вместе с индонезийской аэродромной службой проливали здесь литры пота, занимаясь как текущей работой, так и ремонтом. Перед стартом при испытательных полетах майор не раз пропитывал потом и толстые ремни парашюта. Иногда сначала требовалось выгнать из-под плоскостей самолета змей, которые забирались туда ночью с холодной травы; иногда вместе с индонезийскими техниками приходилось работать под долгим, непрекращающимся тропическим ливнем, и это было все же лучше, чем задыхаться от жары в ангарах…
Всему этому приходил конец, а для майора вместе с тем завершался и большой период его жизни, который он посвятил обучению индонезийских пилотов. Когда он несколько лет назад впервые увидел их, хрупких и на первый взгляд слабых, ему было трудно поверить, что они сумеют справиться с нелегкой работой за штурвалом современных самолетов. Однако их врожденная интеллигентность, спокойствие, решимость и мужество поразили его. А кончилось тем, что эти изящные тихие парни больше всего пришлись ему по душе из всех тех, кого довелось ему учить летать как дома, так и за границей. Многие из них стали командирами и замечательными летчиками-истребителями. И теперь, приехав сюда, к ним на родину, майор испытывал радость от сознания, что труд и усилия, которые он отдал им у себя дома, в Чехословакии, не пропали даром.
Они встретили его с сердечностью и уважением, которые испытывают бывшие ученики к своему учителю, и ему было с ними хорошо. Столь же добрые отношения сложились у Рудольфа, Лади и Эмиля с индонезийскими техниками, так как многих из этих трудолюбивых младших командиров они обучали технике у себя дома. Теперь в Индонезии они могли проверить результаты своей работы. И чехословацкие техники остались довольны. Дружба, завязавшаяся в Чехословакии, за время работы в Индонезии окрепла еще больше, потому что никто не смотрел на часы, не считался с рабочим временем и никто не был главным. Главным была цель — сделать эскадрилью образцовой. Она такой и стала, потому что главное в жизни не эмоции, а дела, труд. На земле остаются результаты труда.
Сегодня они ехали прощаться. Майор знал, что это будет настоящий военный парад, и они не могли не принять приглашения. Там он увидит всех «своих» парней сразу, и в последний раз.
