Совсем одуревший от неожиданного к нему интереса со стороны длинноногой Мальвины, длинноносый Буратино размяк и, поковырявшись в кармане джинсов, небрежно обрезанных и лох-матившихся по краю, выудил из него не пять сольдо, но тоже очень ценную вещь — штырь со сложной винтовой нарезкой.
Снежка, разглядывая «золотой ключик» со всех сторон, вышла в лоджию и широким размашистым движением бросила вниз гордость и авторитет Бастиона — отмычку, на которую он прошлым летом потратил немало нервов, мыла и денег, сначала снимая слепок с экземпляра ключа, хранившегося в «ключевом хозяйстве» у начальника лагеря, а потом заказывая дубликат у слесаря из своего домоуправления, который подозрительно его выспрашивал, почему такие детективные ужасы и мыльные оперы.
— Пункт пятый внутрилагерного распорядка: «Категорически запрещается покидать территорию лагеря» и тэ дэ. Поняли, мальчики? Покидать нельзя, а кинуть можно.
Иван и Бастион не смогли оценить каламбур по достоинству, не зная того, что ключ неприятно холодил локоть Снежаны в рукаве, куда она его засунула еще на пути в лоджию. «Кинуть» на блатном жаргоне означает «обмануть», что и сделала Снежка, которая никогда ничего не боялась, тем более, что наградой на этот раз служил персональный пропуск на свободу.
Ее отец, известный хирург-кардиолог, разведясь с женой, продолжал отчаянно любить дочь, часто с ней встречался, был в курсе ее увлечений, причем считал, что Снежкина храбрость — какая-то патология, природный феномен, заключающийся в том, что ее органы внутренней секреции выделяют мало адреналина — гормона страха.
Сама же Снежана думала, что с ней ничего не может случится, что все самое плохое уже случилось, когда ушел папа, и поэтому в критической ситуации выбирая, как ей поступить: драться, стоять или удирать — всегда выбирала первое.
Зато растерявшийся Бастион взял, что осталось: сначала зыстыл на месте, нецензурно матеря коварную гадину, а затем бросился из комнаты, чтобы попытаться найти ключ внизу. «Щас!»
— Ты зачем так поступила? — спросила Фрида, деликатная душа которой не любила несправедливости, хотя Снежка, дважды за вечер становившаяся причиной скандалов, после каких Фрида переживала бы, наверное, месяц, вызывала у нее уважение своей неустрашимостью.
— Спасая их для будущих великих деяний. «Десять негритят пошли купаться в море», пошли купаться в море сквозь дырочку в заборе… Не хочу я им на гробы скидываться всем отрядом, — ответила уже из-под одеяла Снежка.
Стас, несомненно, был лучшим парнем в лагере, а может, и на всем Черноморском побережье и за его внимание стоило побороться — так решила Снежана — и поэтому, когда девчонки уснули, она тихонько встала, стараясь не наделать лишнего шума, и пошла к кровати Насти.
Руки у Снежаны Владиславовны были по-деревянному вытянуты вперед, закаченные к переносице глаза полуприкрыты — ни дать, ни взять, настоящий лунатик, если б кто-нибудь надумал проснуться.
Сомнамбула так вошла в образ, что специально помаячила у окна, беззвучно воя на полную луну, но оценить представление было некому: обе соседки спали так крепко, что Настя не пошевелилась и тогда, когда с ее будущих кудрей при помощи ловких манипуляций вновь снимались многострадальные бигуди. Потом они были промыты в туалете под струей горячей воды и накручены на лен Снежкиных волос.
Внутренний таймер поднял Снежану утром до общей побудки. Солнце еще не сварило туман всмятку кучевых облаков, и его плотная белая кисея искажала перспективу, делая близкие предметы неузнаваемыми и драпируя далекие, но Снежка поднялась рано не для того, чтобы насладиться восходом.
Она сняла бигуди и сложила их поленницей на Настину подушку. Натюрморт получился чересчур пропорциональным — в нем не хватало правды жизни, и поэтому Снежана сказала себе со вздохом: «Не верю!» — как великий режиссер Станиславский бездарной актрисе — и снова принялась за композицию: на три «бигудишки» осторожно накрутила спутавшиеся пряди Насти, остальные разбросала в живописном беспорядке. Настя неспокойно ворочалась, у нее дергались веки от какого-то сна-кошмара, но так и не проснулась.
В суматохе раннего вставания на вопрос, откуда у нее такая стильная прическа а-ля фотомодель, Снежана отшутилась:
— У меня от мата уши в трубочку сворачиваются, а вчера и волосы в процесс втянуло, спасибо Бастиону.
На самом деле, она вычитала в журнале «Люди», что «идеальная девушка должна терпимо относиться к мату и к Набокову» и старательно пыталась подогнать себя под определение. Но если к «Лолите», которую достать ей не удавалось, относиться терпимо было легко, то убогая матерщина Бастиона вызывала раздражение.
Потом Снежана вскользь упомянула о том, что после душа у нее локоны вьются сами собой, и тему закрыли; только Настя еще какое-то время сокрушалась: везет же некоторым, а она столько усилий приложила, а в результате — ноль.
На эффектную блистательную Снежку засматривались все, кроме Стаса, ради которого она старалась, но который избегал девушек из 32 палаты, чем-то не угодивших ему вчера.
«Сначала вы всех любите, и вас все любят, и все идет хорошо. Потом вас все любят, кроме одной, именно той, которую вы любите. И так всегда», — мысленно процитировала себе высказывание трибуна Маяковского раздосадованная Снежана, и когда на открытии лагеря начались разные детсадовские игры и аттракционы, Стасу от нее хорошенько досталось.
