Современная проза Сингапура - [10]

— Не надо нервничать, — сказала она, поворачиваясь от зеркала. — Не надо. Это легко. Вот увидишь.

Подошла к нему.

— Это легко, — повторила она.

Сняла с него рубашку, провела ладонью по плечам, по спине, по груди. Они поцеловались. Она положила руку ему на живот, и он сразу напрягся.

— Успокойся, не надо, — сказала она. Она опять поцеловала его, поцеловала грудь, прижала губы к соску.

— Ух, какой ты соленый! Ты вспотел? Он рассмеялся, лежа на ее кровати. Смех отдавался в потолок.

— Нет, что ты, я купался в море! Это морская соль.

Она тоже засмеялась и поцеловала его еще.

Он не любил ополаскиваться после моря, не любил смывать с себя солоноватую горечь. Ему нравилось быть солоноватым. С самого детства. С первого раза, когда он сам, один, окунулся в море и поплыл. Его море. Больше ничье. Но теперь он больше ни о чем не мог думать. Рука ее трогала, ласкала, мягко, уверенно. Больше ничего не осталось. Ничего, только эти касания. Она отодвинулась, сбросила одежду. Он смотрел, потрясенный женской наготой. Хрупкость. Красота. Как красиво. Он прикоснулся к ней…

Позднее он узнал о детстве Люси. Куан Мэн врастяжку лежал на ее кровати и курил, а Люси рассказывала. Сигаретный дым прядями сливался и расходился над ним, смешиваясь с ее словами. Люси говорила — Куан Мэн будто жил ее детством, чужим и далеким вначале, отчетливым и близким потом. Девчушка с тугими косичками скачет через веревку. Шумный, переполненный детворой квартал. Совсем как его детские годы с их воспоминаниями, играми, скакалками. Люси не помнила своих родителей — совсем маленькой они продали ее за деньги богатой вдове. Люси даже не знала, как звали ее мать и отца. Немолодая вдова воспитывала ее как умела, даже в школу посылала, а когда Люси исполнилось шестнадцать, объявила, что ей пора зарабатывать себе на жизнь. А как было зарабатывать? Приемная мать растолковала Люси, что у женщины есть только одно, что нужно от нее миру, что нужно мужчинам. Женщина должна извлекать из этого выгоду. Куан Мэн слушал.

— Я плакала и плакала, — рассказывала Люси, и на ее глазах выступали слезы даже теперь, даже после всего, даже от воспоминания.

Слезы не помогли, и Люси отдали в сожительницы старому лавочнику. После того лавочника был второй, потом богатый коммерсант.

— Я так и жила на содержании то у одного, то у другого. Надоедала одному, он уступал меня следующему.

В восемнадцать лет Люси решила, что с нее хватит, и устроилась работать в бар.

— По крайней мере я теперь самостоятельный человек, — заявила она.

— Эй! Люси! Какую похабень они тебе рассказали? — нетерпеливо спросил Порция.

— Кто?

— За тем столиком. Мы слышали, как ты помирала со смеху, — вмешался Хок Лай.

— А, эти. Но это никакая не похабщина.

— А чего ты смеялась? — не отставал Хок Лай.

— Смеялась, потому что один там сказал мне смешную вещь.

— Ну все равно, расскажи нам! — потребовал Порция.

— Да нечего рассказывать. Он говорит — выходи за меня замуж. Но это только так говорит, а сам просто хочет переспать со мной. Я знаю, у меня будь здоров какой опыт.

Куан Мэн ясно почувствовал боль, физическую боль. Но разве можно причинить физическую боль на расстоянии?

Люси отошла к другим столикам, обслуживать новых посетителей. Хок Лай начал звать всех в загородную поездку в следующее воскресенье — съездить на пляж в Седили, к югу от Джохора. Хок Лай познакомился с двумя девушками, хорошими девушками, и вызывался пригласить их.

— Нельзя же проводить все время со всякими там Мари и Люси из бара. Я ничего против них не имею, — добавил он, будто объясняя, будто ему нужно было оправдаться, — вы же знаете, что я не против, но у нас гораздо больше общего с Сесилией Онг и Анной Тань.

Куан Мэн чуточку удивился — он и не подозревал, что его приятель способен на снобизм. Разве можно делить людей, делить девушек? Хорошие девушки и те, что в баре. Он не мог представить себе, что такое хорошие девушки и как вести себя с ними. И не очень рвался узнать. Он помнил, как вели себя девушки в старших классах. Вечно ходили в обнимку, шушукались, о чем-то квохтали, будто вот-вот снесутся. Девушки и куры-несушки. Мысль насмешила Куан Мэна, и он почувствовал, что его рот сам по себе растягивается в дурацкую улыбку.

— Не-е, — протянул пьяный Порция. — Нам не на чем ехать.

Хоть и окосел, а все-таки остался практичным индусом — родни-то рядом нет.

— Не проблема, старик. Совсем не проблема. Это я могу взять на себя. Коллега из нашей фирмы обещал дать мне свой «моррис-1100» на денек.

Было что-то необъяснимо солидное в этом слове «коллега». Оно намекало на принадлежность к группе серьезных людей, посвятивших себя важному делу, такому важному, что Куан Мэн должен был быть в стороне от него. Отстраненным. Посторонним.

— Неохота, — сказал он и, устыдившись, торопливо добавил: — А вы давайте езжайте.

И сразу понял, что вышло глупо и нехорошо — будто он отделил себя от ребят. Такие дела не проходят.

— Это почему же неохота? — вскинулся Хок Лай.

Куан Мэн отвел глаза на дальнюю стенку бара, выкрашенную в серое и украшенную пластмассовой рекламной пачкой сигарет «Плэйерз голд лиф», нехотя сказал: