Современная португальская новелла - [55]

После ужина мисс Бетти принарядилась и пошла прогуляться по поселку. С этих прогулок каждый раз как бы начиналась программа цирка на новом месте. Ярко накрасив губы и подведя углем брови, в слишком короткой юбке, чтобы можно было оценить толщину ее ляжек, мисс Бетти, если дело было днем, шествовала мимо магазинов, иногда заходя и улыбаясь продавцам; в одном покупала полдюжины булавок, в другом — пуговицы, точно такие, что лежали для образца в ее сумочке. Продавцы помоложе довольствовались робкими мечтами, те, кто был постарше, питали надежды посущественней, а те, у кого водились деньги, строили и вовсе реальные планы. Мисс Бетти улыбалась всем, всех одаривала обольстительными взглядами и своими прогулками вселяла в местных мужчин и мечты, и планы, и уверенность. Самой мисс Бетти все это уже давно было противно, но Кальвани знал, что красивые артистки привлекают публику гораздо больше, нежели самая умелая реклама.

В вечер первого представления Кальвани взволнованно метался из угла в угол. Мисс Бетти продавала у входа билеты, остальные артисты кончали гримироваться, готовились к выступлению. Кальвани был во фраке, когда-то черном, а теперь позеленевшем и залоснившемся на швах.

— Пора начинать!

Возгласы и топот ног уже доносились с мест для зрителей. Но зрители собирались не спеша, и представление, назначенное на девять часов, началось после десяти.

— Пора начинать!

Кальвани не обращал внимания на эти нетерпеливые крики. Пока что заполнилось не больше четверти цирка. Это его огорчало, и все же пришлось подать знак музыкантам, чтобы они начинали. Но надежды на хороший сбор он еще не утратил. Так бывало всегда, и всегда, пока еще оставалась надежда, ему особенно хотелось выпить.

Представление началось, скоро и ему выступать, пора гримироваться. Он прошел в каморку, где висело квадратное зеркало, и не сразу нашел на столике нужные ему тюбики с гримом. Некоторое время он рассматривал в зеркале свое морщинистое лицо, чувствуя себя старым и обессиленным. Наконец черной тушью провел черту над бровями и зло швырнул карандаш: он забыл намазать лицо белилами. Стер уже наложенный грим, покрыл лицо белилами и принялся гримироваться заново. С каждым мазком его лицо становилось печальнее. Кальвани покосился на бутылку, и взгляд его посветлел, стал ласковым. Потом натянул на себя длинные желтые штаны, огромные сапоги, засунул руки в карманы широкого пиджака, доходившего до колен, и в нетерпении прошелся. Отодвинув занавеску, посмотрел на места для зрителей: они по-прежнему были заполнены лишь на четверть. Он прислонился к одному из столбов, поддерживавших крышу цирка. Завтра нечем будет заплатить артистам. Денег, вырученных за билеты, едва хватит на еду.

Вошел один из акробатов и вызывающе посмотрел на хозяина. Не выдержав этого взгляда, Кальвани опустил голову.

— Мне нужны деньги.

— Завтра, — коротко ответил Кальвани.

— Если вы не заплатите мне сегодня же вечером, я не стану работать.

Кальвани шагнул к столику, где стояла бутылка.

— Вы тратите все деньги на водку, а потом говорите, что нечем платить.

— Не лезь в чужие дела.

— Я требую денег.

А на манеже оркестр играл мелодию, которая должна была звучать весело. Сейчас номер Вашку и Магальяэнша. Кальвани хотел было сказать акробату, чтоб он убирался к черту, но вовремя вспомнил, что номер воздушных акробатов лучший в программе, и промолчал. Будь он, Кальвани, помоложе, хватило бы пары зуботычин, чтобы научить этого наглеца уму-разуму.

— Сегодня я могу заплатить тебе только половину.

Вашку, сунув руки в карманы, продолжал смотреть на хозяина.

— Хорошо. Давайте.

Взяв деньги, Вашку пересчитал их.

— Не хватает двадцати эскудо.

Кальвани побагровел, выругался и схватил бутылку.

— Вор ты эдакий! Не будь…

Вашку тоже схватил оказавшуюся под рукой железку, не сводя пристального взгляда со старика. Кальвани не выдержал и швырнул в него бутылкой. Вашку присел на корточки, бутылка пролетела у него над головой и вдребезги разбилась о каменный пол. Прыгнув, Вашку оказался рядом со стариком и схватил его за руки.

— Сейчас же выкладывай остальное, вор!

— Пусти меня, убийца!

Но тут объявили номер воздушных акробатов, и Вашку выпустил старика. Кальвани вынул еще двадцать эскудо и отдал их акробату.

Номер начался. Увидев Вашку высоко, под самой крышей, Кальвани почувствовал зависть к его молодости и силе, но проволока, на которой держалась трапеция, могла оборваться… Это верная смерть и единственно возможное возмездие за нанесенную ему обиду…

Ночью Кальвани не мог заснуть. Ворочался на краешке тюфяка, не занятом могучим телом спавшей рядом жены. В темноте перед его глазами вставала сцена, разыгравшаяся между ним и Вашку, и он задыхался от бешенства и бессилия, понимая, что не может должным образом ответить на оскорбление.

Поднялся ветер, который упорно проникал сквозь широкие щели в дощатых стенах. Кальвани накрылся пальто, лег поудобнее.

Жена шумно дышала во сне, и его раздражал этот глубокий, невозмутимый сон. Ему снова вспомнилось, с каким успехом и блеском выступал его прежний цирк. И горько стало, когда он сравнил ту свою жизнь с теперешней, которая, собственно, и не принадлежала ему. Нет, не думал он, что придется на старости лет кочевать вот так, с одной ярмарки на другую, по глухим захолустьям. Отец его был итальянец, а он родился в Испании, работал с юных лет. Вспомнил Кальвани и альбом, где на фотографиях была запечатлена артистическая карьера его семьи. Давно не раскрывал он этого альбома, а когда случалось, невольно сжимал кулаки при одном только взгляде на фотографии дочерей и с трудом подавлял в себе желание их разорвать. Это с ними, с дочерьми, вошло в его жизнь несчастье, и сколько раз он повторял себе, что уж лучше бы они совсем не рождались. Их было три, все белокурые, в мать. Как он потом сожалел, что выбрал в подруги такую женщину. Они повстречались в Барселоне… Да! Испанию он тоже ненавидит. Будь у этой женщины кровь Кальвани, она не родила бы на свет таких дочерей.