Современная португальская новелла - [54]

Да… в прежние времена он, конечно, не стал бы здесь работать. Раньше он и не заглядывал в подобные захолустья. Но и цирк его тогда был другим. Роскошный вход… Арка из электрических ламп… Светящаяся вывеска… Не то что лист жести, который он теперь вывешивал над входом. От этих воспоминаний старик расстроился еще больше. А красивая обивка на стульях? А нарядные, яркие униформы, ослепительно сверкающие позументами? Потом все пришло в упадок, он опускался все ниже и ниже. Нет, лучше об этом не думать, нельзя давать волю воспоминаниям…

По пути на площадь он опять зашел в таверну, а на площади застал только одну повозку, стоявшую перед грузовичком. Шофер продолжал изучать ноги мисс Бетти, эквилибристки.

Наконец последняя повозка тронулась с места, и грузовику после нескольких маневров удалось повернуть к склону. Доски зацепились о стену, и шофер выругался:

— Черт побери этот груз!

Кальвани шел за машиной и размышлял о том, что только местная водка может примирить его с этой дырой. Почти все встречные обращали на него внимание. Его одежда казалась этим людям странной. Синий баскский берет как-то не вязался с поношенной желтой курткой и с раскрасневшимся от выпитой водки лицом. Высокие блестящие сапоги, рыжие от бесчисленных слоев гуталина, и развязные жесты были непривычны местным жителям.

Достигнув вершины холма, начали разгрузку. Шофер еще раз заявил, что очень торопится, и артисты, осторожно сняв клетки с обезьяной и двумя собаками, побросали в кучу все остальное, из чего потом составится цирк. Мисс Бетти все еще поглядывала на шофера, хотя и старалась делать вид, что занята разгрузкой. Недовольный Кальвани велел ей поторапливаться и даже подал лесенку.

Позже на повозке, которую тянули мул и ослик, прибыл остальной реквизит и артистки труппы: мисс Тринидад, худая, с глубоко посаженными и лихорадочно блестящими глазами; супруга хозяина, толстая и страдающая астмой сеньора Кальвани, и две девочки — дочери мисс Тринидад. Осел, помогавший везти повозку, звался Джентльмен и тоже был артистом труппы. Девочки первыми соскочили на землю и тотчас же принялись сгружать складные стулья. Старшая была одета в полинялое голубое платьице, младшая — в полосатую юбку и розовую рубашку.

Цирк поднимался на глазах. Трудилась вся труппа: мужчины, женщины и две девочки. Только Кальвани, засунув руки в карманы брюк, распоряжался. Выражение его костлявого лица, затененного большим беретом, все время менялось. Он покрикивал, если ему казалось, что какая-нибудь мелочь делается не так, как надо, и время от времени, подойдя к клетке с собаками, вытаскивал из карманов кусочки хлеба и давал им.

Вокруг толпились оборванные дети и с восхищением рассматривали обезьянку. Кальвани сообщил им, что зверек очень любит миндаль, но дети уже рассматривали сверкающие музыкальные инструменты. Один из них, постарше, обратил внимание остальных на контрабас, лежавший на ящике. Насмотревшись на контрабас, все перешли к клетке с собаками. Но тут Кальвани крикнул, чтобы они убирались прочь, что они мешают, и погрозил хлыстом. Какой-то мальчишка обругал его в ответ старой вороной, и все пустились вниз по холму, опасаясь хлыста.

Уже темнело, когда стали натягивать брезент, весь в дырах и заплатах. Веревка со скрипом терлась об отполированное до блеска дерево.

— Сильней натягивай! Осторожней! — орал Кальвани.

Усевшись на ящик, мисс Бетти принялась чистить картошку, с сожалением вспоминая настойчивые взгляды шофера. Надоела ей эта жизнь! Надоело расхаживать по проволоке с желто-оранжевым зонтиком в руке, надоели аплодисменты зрителей, рассматривающих ее ноги; надоело голодать. Если бы он заговорил с ней, позвал с собой, может быть, ее жизнь изменилась бы…

— Поторапливайся, девушка. К ужину картофель должен быть готов.

Мисс Бетти оторвалась от своих мыслей и едва не плеснула водой из кастрюльки в физиономию сеньоры Кальвани. Она ненавидела всех хозяев цирка, наживавшихся на нужде других. Они всегда обещали хороший заработок. А потом выяснялось, что цирк не делает сборов, потому что на ярмарке мало народа или из-за дождя. И наконец, хозяева заявляли, что не рвут с ней контракта только из милости: ее номер не нравится публике. Но больше всех она ненавидела этого вечно пьяного Кальвани.

Допоздна они готовились к завтрашнему представлению. Кальвани, забравшись на самый верх лесенки, долго прибивал вывеску трясущимися руками. Спустился, посмотрел, прямо ли прибита, и снова полез наверх. Вырвав почти все гвозди, он приколотил вывеску левее. Остальные мужчины кончали закреплять брезент.

Одному из них, совсем молодому, почти мальчику, когда он на минуту отложил молоток, Кальвани поручил другую работу. Вооружившись кисточкой, флаконом с тушью и куском картона, он начал тщательно, букву за буквой, списывать лежавшую перед ним программу представления. Кальвани обругал его за то, что буквы получались недостаточно четкие, и приказал писать их красной краской — тогда они будут издалека бросаться в глаза.

При свете керосиновой лампы труппа уселась ужинать посередине будущей арены. Два ящика и три доски выполняли роль стола. Девочки ели из кастрюльки, потому что тарелок на всех не хватало. Ужин артистов состоял из картофельной похлебки с кусочками мяса.