Современная португальская новелла - [122]

— Я не обманывался, — сказал он. — Это развалины. Но я не успокоюсь до тех пор, пока не приводу их в порядок. Я восстановлю Бруску, верну ей былой вид, так как я хороший сын этой земли.

Поразмыслив, Клаудино понял, что Монтейро сукин сын. Он очень был взволнован и не знал, как обо всем этом рассказать Изабелинье. Но она приняла известие с полнейшим безразличием.

— Оставь. Бруска все равно нам была бы не по силам. Да, уже не по силам. — И она устремила взгляд вдаль, на поля. На ветвях деревьев, точно расплавленное стекло, висели дождевые капли. Изабелинья снова носила темное домашнее платье, прикалывая у ворота ониксовую брошь. Все кончено, лучшие годы безвозвратно ушли, но скоро в утешение ей зацветут мимозы. В то время, когда Бруска продавалась с торгов, можно было посмотреть ее, и Изабелинья не преминула это сделать. То, что она увидела, нисколько не потрясло ее. Она скорее нашла в этом доме комфорт и умиротворенность. «Несчастье приятно человеческому сердцу, — подумала она, — и, когда мы перестаем страдать, мы, как правило, скрываем это». Изабелинья увидела на темной стене женский портрет и, чтобы разглядеть его лучше, чиркнула спичкой. На портрете была изображена красивая дама в стоячем плоеном воротнике. На другой стене, напротив, висел портрет ребенка лет четырех. Казалось, он был напуган тем, что на него навели объектив, и именно этот испуг и был запечатлел на фотографии. Между портретами зияла чернота, пахло мышами, на полу валялась корка хлеба.

Изабелинья уехала к сестре, которая ждала ребенка и вот-вот должна была родить. Там она пробыла два или три месяца; вернулась сильно располневшей, и уже больше никогда ее талия не была тонкой, как прежде. Адриано женился. Изабелинья не смогла быть на свадьбе из-за случившейся с ней как раз в эти дни ангины. Но она написала сыну теплое письмо. «Она не меняется», — подумал Адриано. Это было не так. Изящный слог скрывал муки разбитого сердца.

Говорят, Бруска обрела былую красоту. Красоту тех давно ушедших времен, когда она была колыбелью придворных дам и когда аллея французских ореховых деревьев тянулась на юго-запад к самой границе округа Монтелиос. И хотя вид у нее по-прежнему был грустный, на окнах, проемы которых были выложены дорогим камнем, появились занавески. Монтейро здесь бывает редко. У него сдают нервы в провинции. На него удручающее впечатление производит площадь с новыми кафе и кондитерскими, где имеются украшенные взбитыми яйцами пирожные на любой вкус. Он сторонник прогресса, склонен к космополитизму, и на него наводят тоску места, утратившие былое величие. Несмотря на это, ходят упорные слухи, что он делает все возможное, чтобы когда-нибудь по частям перевезти Бруску в какое-нибудь достойное место, вроде Браги или Швейцарии. Слухи-то ходят, но далеко не всегда слухи подтверждаются.

УРБАНО ТАВАРЕС РОДРИГЕС

Дядя Бог >Перевод Л. Бреверн

I

ДЯДЯ БОГ

Старая дверь с оторванной ручкой, утратившая свое назначение, снята с петель какой-то постройки и теперь, изъеденная сыростью сада, прикрывает часть колодца, который точно магнит притягивает детей. Они любят заглядывать в его плохо забранную решеткой оставшуюся разинутой пасть. Там, в глубине, поблескивает живая вода, отражая колышущиеся листья платанов. Вечереет. Ветер оставляет в покое легкую резную листву акаций. И все же белая душистая ветка падает около цветочных вазонов с хризантемами. Шустрый воробей летит с зеленого дерева (мальчишки провожают его взглядом) и исчезает под пышным карнизом особняка. Только на одном из окон, выходящих в сад, приоткрыты жалюзи.

Июль? Начало августа? Лето очень неровное; жару сменяет прохлада: четыре дня палит солнце, четыре дня дует ветер. Сиесту проводят в саду, играют в тени деревьев, а когда наступает ночь, глаза детей неотрывно следят за звездами. Правда ли, что дядя запретил качели? Дона Лаурентина сказала, что правда.

А может быть, такой длинный, такой твердый и такой острый ноготь дяди совсем не для того, чтобы делать им больно? Но всякий раз, когда дядя хватает их за руки, на руках остаются синие пятна. А на лицах — царапины, если он особенно зол и бьет их по лицу. Дона Лаурентина уверяет, что дядя Алешандре страдает от того, что вынужден их наказывать: у него доброе сердце, но воспитывать, учить уму-разуму — его обязанность. Детские шалости его не умиляют. К вечеру, когда наши невыплаканные слезы подступают к горлу, дядя спускается в сад полить свой любимый душистый горошек. При его приближении у нас дрожат губы.

Фаусто и Жасмин — два маленьких запуганных зверька. Все дни они проводят, глядя в черноту колодца и слушая на закате птичий щебет, который гаснет в их тревожном сознании. Какое имеет значение, кто из них я или кто из них был я. Жасмин всегда смеется, как правило без причины. Смеется даже тогда, когда дона Лаурентина, оступившись — а это с ней случается часто, — падает и вывихивает руку или ногу. У него ангельское выражение лица, огромные ресницы, и он стыдится раздеваться в чьем-либо присутствии. Тот, кто видит его впервые, считает его ласковым, но Жасмин глубоко затаил свою обиду на людей и животных. От дяди ему достается чаще, чем Фаусто, который насмешлив, внешне спокоен, никогда не плачет и ловко увертывается от побоев.