Современная политическая мысль (XX—XXI вв.): Политическая теория и международные отношения - [20]

Аристократическая республика — политический идеал, к которому следует стремиться. Конечно, демократия — власть большинства, но образованные люди (аристократы духа) всегда оказываются в меньшинстве, отсюда проистекает опасность захвата власти необразованными, аморальными, «темными» людьми, поэтому путь к «аристократизму», который открывает парламентаризм, долог и труден. «Демократия, — подчеркивал Штраус, — замысливалась как универсальная аристократия». Он имел в виду тип режима, при котором образование, точнее, либеральное образование становится прерогативой каждого гражданина[49]. Демократия, как она понималась в своем исходном смысле, — это либеральная демократия. Но это классическое понимание демократии как «аристократии всех» медленно деградировало до «реально существующей» демократии, поэтому Штраус высказывал серьезную озабоченность по поводу постоянной эрозии демократии, переходящей в массовую культуру. «Современная демократия — это форма массового правления, точнее, правления массовой культуры, манипулируемой маркетинговыми технологиями и другими коммерческими формами пропаганды, поэтому задача либерального образования сегодня заключается в том, чтобы выработать “противоядие” по отношению к массовой культуре и напомнить гражданам о смысле демократии, как она мыслилась изначально». В этом смысл утверждения Штрауса о том, что он является «другом либеральной демократии», а не просто либеральным демократом. Он выработал, таким образом, свой, оригинальный, «штраусовский либерализм».

Но современные западные интерпретаторы Штрауса делают из этого вывод: значит, естественным правом становится доминирование более сильных. Истины, которые открывает философская элита, «не соответствуют публичному потреблению». Философия, в сущности, опасна и должна таить некоторые из своих главных открытий. Для того чтобы скрывать жестокую правду от масс, философы должны разработать своего рода эзотерическую коммуникацию. «Только философы могут справиться с истиной». Элита, другими словами, должна лгать массам, манипулировать их сознанием во имя их собственного блага. Это «благородная ложь», поддерживающая Бога, справедливость и благо, причем направлена она не только на массы, но и на политиков. Эта ложь необходима для того, чтобы держать в узде массы. Тем самым Штраус якобы признает манипулятивный подход к политическому лидерству, т.е. соглашается с Макиавелли. Именно эту сторону рассуждений Штрауса его интерпретаторы связали с войной в Ираке и шире — вообще с внешней политикой президента Буша. Подобно тому как традицию Вильсона использовали для обоснования целей неоконсервативной политики, макевиаллизм понадобился для объяснения средств, включенных в согласие на войну. Кроме того, различные предлоги, использованные американской администрацией для того, чтобы узаконить войну, — утверждение о якобы имеющемся в Ираке оружии массового уничтожения, о связях между Саддамом Хусейном и «Аль-Каидой» — связывались со штраусовскими темами манипулирования со стороны элит и благородной лжи.

Некоторые интерпретаторы вообще провозгласили Штрауса врагом демократии и сторонником крайне правых. Однако это обвинение также не находит своего подтверждения. Его критика коммунизма, реабилитация традиции естественного права и скептицизм в отношении общедемократической направленности развития могут быть приписаны и либерализму, и консерватизму. Однако, как представляется, его нельзя приписать к какому-то конкретному течению в идеологии или политической партии, Штраус прежде всего политический философ. Другое дело, что между представителями академической науки развернулся спор вокруг штраусовского понимания прилагательного «политический». Одна группа теоретиков считает, что прилагательное «политический» относится только к философскому типу выражения, другие считают, что политическая философия дает содержательное моральное наставление в политической жизни по таким вопросам, как религия, патриотизм, статус США по отношению к другим государствам. Должна ли философия стоять в стороне или над миром политики, или политика и патриотизм — блага, которые философия должна уважать? Эти и другие аналогичные вопросы по существу также вносят свой вклад в «кризис раскола Штрауса».

Можно тем не менее сделать вывод о том, что для Штрауса философия означала рефлексию фундаментальных проблем политической жизни. Штраус полагал, что все решения подобных проблем, например теолого-политических, «сущностно оспариваемы» (см. раздел 2). Он даже называл себя скептиком в исходном, сократовском смысле слова. Героизм философии, считал он, заключается в том, чтобы жить с этим чувством неуверенности, неопределенности и сопротивляться привлекательности абсолютистских позиций как в политике, так и в философии. Штраус настаивал на необходимости некой отстраненности, ироничной дистанции от мира политического и приверженности той или иной доктрине. Те же, кто ставит политику впереди философии или рассматривает философию в качестве инструмента политической деятельности, по существу, унижают философию, низводя ее до статуса идеологии. Именно поэтому цели философии и цели политики несовместимы.