Современная кубинская повесть - [34]

Шрифт
Интервал


Девушка сидела полуодетая, равнодушная к окружающему. Габриэль всматривался в ее лицо и жадно разглядывал фигуру, одолеваемый отчаянием, надеясь на мучительную радость увидеть проблеск розового тела под лиловой блузкой. Лицо девушки было повернуто в сторону, так что ее глаз Габриэль видеть не мог. Она смотрела на свое колено, будто обнаружила там нечто очень важное. С угла доносились звуки музыкального автомата, которые временами заглушал, забивал шум мчавшихся по асфальту машин. Глуховато зарычал лев.


— Ла-адно, — сказал верзила, растягивая гласные и резко ударив кулаком по мраморной столешнице.

Человек с косящими глазами приблизился, но ничего не сказал. Его ремесло было скрытным, его работа совершалась без предупреждений и могла не удаться, если другой знал о ней заранее. Хотя ни крови, ни следов не оставалось, его труд был сродни смерти, сестре сна и тишины, он растягивал минуты смертной испарины, улавливал миг изнеможения и следил за другим, пока тот не переставал двигаться…


Неоновая реклама ресторана время от времени озаряла неуютной вспышкой мокрую от дождя улицу. Девушка сосредоточенно смотрела на свое колено.

1958

— Иногда мы утешаемся, признаваясь в наших недостатках и слабостях, — язвительно заметил Орбач. — А это, я думаю, порождается нашим напряженным вниманием к самим себе.

— Верно! — сказал Гарсиа и ткнул перед собой в воздух указательным пальцем, будто желая подтвердить, что отныне и впредь на всем поставлена точка.

В одном давнем разговоре с Габриэлем он говорил: «Кто такой этот Орбач? Просто человек, отличавшийся когда-то способностью писать белые стихи, которого, к сожалению, опровергло время».

Габриэль тогда на него накинулся: «Как можно говорить о литературных традициях там, где лучшие наши поэты и мыслители забыты, а место, заслуженное ими в сознании сограждан, заняли — вернее сказать, захватили — безграмотные политики, даже похваляющиеся своим невежеством?»

— Почему же теперь нам не посмотреть на самих себя? — продолжал Орбач. — Трудно найти в какой-либо другой стране людей более откровенных, более свободных от тщеславия, чем кубинцы. Здесь говорят безмерно много, и зачастую это приводит к преувеличениям, к тому, что говорится больше, чем можно. Вы меня понимаете? И все — от излишней откровенности. Похоже, о последствиях никто не думает. Что вы мне ответите, если я скажу: у нас никто ни секунды не думает над словами, которые собирается произнести, которые у него уже вертятся на кончике языка? Не так ли?

— Но кто говорит все это? — сказал Габриэль, с досадой поднимаясь. — Кто это говорит и пишет, спрашиваю я? Каким масштабом ценностей тут пользуются? Это по большей части взгляды людей, живших на других широтах, взгляды иностранцев, формулы, которыми они нас меряют согласно своим меркам. Послушать их — мы остроумны, легкомысленны, бесстыдны, примитивны, непоследовательны, добродушны, чрезвычайно откровенны, крайне искренни… Такой образ тождествен нашему народу лишь условно, и портрет непохож. Вам непонятно? Допускаю, что поверхностное и внешнее столь же истинно, как глубинное; но подумайте о наших исторических поворотах, о наших вершинах: «клич из Ла Демахагуа»[85], великолепный Капитолий[86]. Да что говорить… Если хотят нас лишить даже столь свойственного нам бескорыстия!


«Да, «Гнездышко» было славным дельцем, только мне больше нравилась военная форма. И бабы! А они, особенно кто там помесячно работал, знать меня не хотели. «Ты, Громила, нос не задирай. Знай свое место». Потому я и попросил у капитана помощи. Но его подручным я не стал, пока не случилось дело с Красоткой; она, знаете, вздумала его донимать, хотела быть у капитана единственной. По правде сказать, артачиться она стала после того, как обрыдла капитану и он передал ее мне, чтобы я ее утешил. И вот она подкараулила, когда капитан заснул и хотела плеснуть ему в глаза серной кислоты… Ну, он взбесился! Словом, кинул я ее в ванну и прикончил. Не ударил ни разочка, ни-ни. Заставил воды наглотаться, чтобы потом сошло как самоубийство. Взял ее, знаете, вот так и повернул, чтобы вода заливала, а она-то голая была. Красотка глядит на меня, глаза перепуганные, но не кричит. Потом привел я народ и говорю: «Какой страх! Глядите, девочки!» Это, знаете, капитан мне сказал: «Сотри ее с карты», а сам отправился обедать с Росалией. Потом еще было дело с Окендо, с моряком, и позже с теми революционерами…»


— Мы прошли через этапы настоящего паралича, — продолжал Орбач. — А вы представьте себе периоды взрывов, мятежей. Везде царит недоверие. Кто рискует жизнью ради какого-то дела, того считают «пройдохой» и к тому же идиотом. Это времена «пройдох» и «дурачков». Потому наслаждение жизнью в такую пору граничит с пороком.

— Я не вполне понимаю, — осмелился вставить Гарсиа.

— И все же это понятно, понятно. Спросите-ка лучше самих себя, я только описываю некую ситуацию.

— Не слишком ли часто мы смеемся? — весело заметил Марсиаль.

— И вы туда же? — сказал Гарсиа. — Но ведь бесспорно — иногда мы и плачем! Можно еще прибавить, и с уверенностью, что мы несколько робки, что социальное и физическое неравенство заставляет нас весьма часто испытывать чрезмерный стыд…


Рекомендуем почитать
Дом с Маленьким принцем в окне

Книга посвящена французскому лётчику и писателю Антуану де Сент-Экзюпери. Написана после посещения его любимой усадьбы под Лионом.Травля писателя при жизни, его таинственное исчезновение, необъективность книги воспоминаний его жены Консуэло, пошлые измышления в интернете о связях писателя с женщинами. Всё это заставило меня писать о Сент-Экзюпери, опираясь на документы и воспоминания людей об этом необыкновенном человеке.


Старый дом

«Старый дом на хуторе Большой Набатов. Нынче я с ним прощаюсь, словно бы с прежней жизнью. Хожу да брожу в одиноких раздумьях: светлых и горьких».


Аквариум

Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.


И вянут розы в зной январский

«Долгое эдвардианское лето» – так называли безмятежное время, которое пришло со смертью королевы Виктории и закончилось Первой мировой войной. Для юной Делии, приехавшей из провинции в австралийскую столицу, новая жизнь кажется счастливым сном. Однако большой город коварен: его населяют не только честные трудяги и праздные богачи, но и богемная молодежь, презирающая эдвардианскую добропорядочность. В таком обществе трудно сохранить себя – но всегда ли мы знаем, кем являемся на самом деле?


Тайна исповеди

Этот роман покрывает весь ХХ век. Тут и приключения типичного «совецкого» мальчишки, и секс, и дружба, и любовь, и война: «та» война никуда, оказывается, не ушла, не забылась, не перестала менять нас сегодняшних. Брутальные воспоминания главного героя то и дело сменяются беспощадной рефлексией его «яйцеголового» альтер эго. Встречи с очень разными людьми — эсэсовцем на покое, сотрудником харьковской чрезвычайки, родной сестрой (и прототипом Лолиты?..) Владимира Набокова… История одного, нет, двух, нет, даже трех преступлений.


Жестокий эксперимент

Ольга хотела решить финансовые проблемы самым простым способом: отдать свое тело на несколько лет Институту. Огромное вознаграждение с минимумом усилий – о таком мечтали многие. Вежливый доктор обещал, что после пробуждения не останется воспоминаний и здоровье будет в норме. Однако одно воспоминание сохранилось и перевернуло сознание, заставив пожалеть о потраченном времени. И если могущественная организация с легкостью перемелет любую проблему, то простому человеку будет сложно выпутаться из эксперимента, который оказался для него слишком жестоким.


Нежное настроение

Эта книга пригодится тем, кто опечален и кому не хватает нежности. Перед вами осколки зеркала, в которых отражается изменчивое лицо любви. Вглядываясь в него, вы поймёте, что не одиноки в своих чувствах! Прелестные девочки, блистательные Серые Мыши, нежные изменницы, талантливые лентяйки, обаятельные эгоистки… Принцессам полагается свита: прекрасный возлюбленный, преданная подруга, верный оруженосец, придворный гений и скромная золушка. Все они перед Вами – в "Питерской принцессе" Елены Колиной, "Горьком шоколаде" Марты Кетро, чудесных рассказах Натальи Нестеровой и Татьяны Соломатиной!


О любви. Истории и рассказы

Этот сборник составлен из историй, присланных на конкурс «О любви…» в рамках проекта «Народная книга». Мы предложили поделиться воспоминаниями об этом чувстве в самом широком его понимании. Лучшие истории мы публикуем в настоящем издании.Также в книгу вошли рассказы о любви известных писателей, таких как Марина Степнова, Майя Кучерская, Наринэ Абгарян и др.


Удивительные истории о бабушках и дедушках

Марковна расследует пропажу алмазов. Потерявшая силу Лариса обучает внука колдовать. Саньке переходят бабушкины способности к проклятиям, и теперь ее семье угрожает опасность. Васютку Андреева похитили из детского сада. А Борис Аркадьевич отправляется в прошлое ради любимой сайры в масле. Все истории разные, но их объединяет одно — все они о бабушках и дедушках. Смешных, грустных, по-детски наивных и удивительно мудрых. Главное — о любимых. О том, как признаются в любви при помощи классиков, как спасают отчаявшихся людей самыми ужасными в мире стихами, как с помощью дверей попадают в другие миры и как дожидаются внуков в старой заброшенной квартире. Удивительные истории.


Тяжелый путь к сердцу через желудок

Каждый рассказ, вошедший в этот сборник, — остановившееся мгновение, история, которая произойдет на ваших глазах. Перелистывая страницу за страни-цей чужую жизнь, вы будете смеяться, переживать за героев, сомневаться в правдивости историй или, наоборот, вспоминать, что точно такой же случай приключился с вами или вашими близкими. Но главное — эти истории не оставят вас равнодушными. Это мы вам обещаем!