Современная греческая проза - [41]

Нора не то, чтобы нуждалась материально, будучи к тому же достаточно успешным врачом, но принимая во внимание тот факт, что она не являлась его женой, ей совершенно ничего бы не досталось, в то время как с помощью завещания он поровну делил свое имущество между ней и своей крестницей, Еленой, опеку над которой он законно получил после кончины ее родителей.

На самом деле он крайне сомневался, что Нора захочет жить одна в их доме после его смерти, но благодаря завещанию, она могла сама выбрать любой вариант, который сочла бы для себя лучшим. Елене так или иначе было всего только шестнадцать лет, и она должна была остаться на Спросе у его отца по крайней мере до того, как закончит школу, следовательно, в ближайшем будущем не должно было бы возникнуть никаких споров о том, кто из них двоих претендует на дом. И даже речи не было о том, чтобы девушки вцепились друг другу в волосы, ругаясь из-за его имущества, ведь отношения у них были прекрасными. В том случае, если бы Елена в итоге поступила в университет в Афинах и пожелала бы жить в его доме, она легко могла бы жить тут вместе с Норой, и, наверное, это и было бы самым утешительным вариантом для них обеих.

Как только мысли его обратились к Елене, он почувствовал глубокую печаль. Не столько из-за того, что бедная девочка уже второй раз так безвременно теряла опекуна, но и из-за того, что он не успел выстроить с ней тех отношений, о которых всегда мечтал. Ему было еще грустнее, чем когда бы то ни было, и когда Нора перестала ему звонить, он серьезно подумал о том, чтобы позвонить девочке и поговорить с ней в последний раз, пока он еще мог это сделать. Раньше уже так случалось, что его охватывало такое же непреодолимое желание связаться с ней, но обычно он заканчивал тем, что передумывал звонить в самый последний момент, за секунду до того, как нажать на кнопку вызова, испытывая неожиданный страх, мешавший ему выполнить это с виду нетрудное и простое действие. А сама Елена, конечно, была слишком замкнутой и стеснительной, чтобы осмелиться побеспокоить его звонком без особой на то причины, или, может, она вообще не собиралась этого делать, раз уж вся ее жизнь теперь находилась на Спросе.

Он набрал ее номер, но очень быстро разум одержал верх, и решимость исчезла.

Прекрасно, вот позвонит он ей, и что же он, ради всего святого, ей скажет? Что он умер и хочет сказать ей кое о чем, глядишь, и душа его найдет покой и сможет двигаться дальше? Скорее всего она бы ему не поверила, а вот его отец еще раз убедился бы в своей правоте, поскольку он только и искал повода, чтобы выставлять его психом, оправдывая таким образом свое решение забрать девочку с собой и провести с ней на острове последние десять лет. Нет, не мог он открыть ей правду. В конце концов, он не знал, сможет ли стойко вынести ее непредвиденную реакцию на известие о его смерти, какой бы та ни была.

Часы показывали час дня, и в такое время летом Елена уже должна была проснуться, если, конечно, не очень допоздна загулялась накануне, хотя обычно она не имела привычки этого делать. Он мог бы сидеть и часами рассматривать ее номер на экране своего телефона, стирать его и снова набирать, пока не примет решение, что было бы благоразумнее предпринять, но время теперь было для него непозволительной роскошью, поскольку для него оно уже давно прекратило свое течение.

И совершенно спонтанно он нажал на кнопку вызова. Если бы сердце у него еще билось, он уверен, что от напряжения у него ускорился бы пульс, возможно, у него даже закружилась бы голова от стресса, но теперь, когда он был мертв, ничто в его бездушном теле не могло выдать его чувств в тот миг, когда он подносил к уху трубку.

Елена не замедлила ответить на его звонок, как, собственно, и всегда до того. Она относилась с поразительным вниманием к телефонным звонкам: как от него, так и от Норы, и в те считанные разы, когда была занята и не успевала ответить, перезванивала почти сразу, словно боялась, что малейшее промедление самым неожиданным образом могло бы повлечь за собой катастрофу. Алкивиад списывал это на счет неуверенности, связанной с возрастом, и никогда не воспринимал как почтительное обращение к его персоне. Он был абсолютно уверен, что она никогда не заставляла ждать даже свою лучшую подругу, даже в самых легких их прогулках, и если бы она нашла себе парня, то обязательно всю ночь спала бы с мобильным в обнимку, чтобы быть всегда доступной, и что она не позволяла другим ждать ее ни секунды. Это ее чрезмерное желание угождать всем находящимся вокруг нее людям, вероятно, со временем должно было поблекнуть, по мере того, как она росла бы и приобретала уверенность, которой была достойна, принимая во внимание и то, что была она достаточно умной и интересной для того, чтобы вылизывать чужие ботинки, силясь понравиться, и если только сложные детские годы не нанесли ей такую сильную травму, что лишили ее возможности так естественно и ожидаемо развиваться.

«Я слушаю», – раздался с другого конца провода голос Елены, отличающийся чрезмерным и беспричинным желанием казаться как можно более вежливой и серьезной. Конечно, она знала, что звонил ей Алкивиад, но она всегда отвечала так нейтрально, вероятно, скорее от неловкости.