Современная греческая проза - [39]
Но и вторая ее кончина не замедлила наступить: когда брюхо ее треснуло, и мы стали находить на ступенях золотых червей, деревянные опилки, которые оставляет рубанок; и нетающим снежком осыпалась шерсть под зубами моли; отец вынес ее на уличную лестницу забвения – ждать, пока ножи мусоровоза ей глаза не перемелют, в прах не обратят их вновь.
Василиа Георгиу
Шестой день
Шестой день
Памяти моего деда Никоса и моей бабушки Георгии с благодарностью за их подвиги
Когда Алкивиад в то утро проснулся, он уже умер. На самом деле не было никакого предшествовавшего события, которое могло бы стать оправданием внезапной и бесславной утраты его жизни, но как только в то утро он открыл глаза, то сразу же понял, что был мертв. К тому же смерть, должно быть, наступила совсем недавно, поскольку в теле его не было заметно никаких изменений по сравнению с несколькими часам до того, когда он лег и уснул своим последним сном, за исключением, пожалуй, только конечностей, которые были особенно холодными и зеленоватыми, да еще того факта, что он не дышал.
Итак, осознание того, что он мертв, пришло в большей степени скорее от ощущения, хотя было бы очень логичным предположить, что насколько очевидно для живого человека то, что он жив, настолько же очевидно и обратное – в таком случае, как его собственный.
Пребывая поначалу в удивлении, не в силах пока осознать свое новое положение, он встал и прошелся до ванной. Робкого дневного света, проникавшего сквозь узкое окно, было недостаточно, чтобы хорошо осветить все пространство, но он решил, что не хочет пока зажигать торшер, и рассматривал свое лицо в зеркале – вот так, в полутьме. Черные глаза его безжизненно блестели, и облик его был очень бледным, но он счел утешительным то, что лицо его пока еще не было обезображено. Если бы кто-то увидел его в таком виде, то мог бы запросто подумать, что это просто человек.
Значит, было точно известно, что он умер, но этот факт сам по себе мог вызывать у него только вопросы. Медленным шагом вернулся он к постели, силясь вспомнить, что он делал накануне вечером до того, как лечь спать. Часы на тумбочке показывали шесть, будильник должен был прозвонить через полчаса, а сам он лег спать во втором часу ночи, как обычно, отрепетировав один из фрагментов, которые ему надо было исполнить на фортепиано на спектакле на следующей неделе. Воссоздав в памяти два своих последних приема пищи, он осознал, что помимо упаковки йогурта и каких-то фруктов он ничего больше на ужин не ел, да и обед был у него таким же скромным, приготовленным им лично, так что вероятность пищевого отравления, скорее всего, исключалась. К тому же, если бы причина крылась в продуктах, которые он ел, у него совершенно точно были бы и другие симптомы, прежде чем он скончался – он бы не мог уйти так тихо и спокойно, как это в итоге случилось.
Алкивиад лег на кровать и закутался в простыни. Была середина июля, и жара становилась уже невыносимой, но его самого это никогда особенно не беспокоило, поэтому он не включал кондиционер, разве что в исключительных случаях. В то роковое утро он даже немного мерз, чтобы было ожидаемо, поскольку температура его тела падала с течением каждой минуты, хотя в такую жару, вероятно, она и не смогла бы достичь очень низких пределов.
Он понятия не имел, какой следующий шаг он должен был предпринять в том трагическом положении, в котором находился, даже не мог решить, рад ли, что мозг его был все еще жив, что настолько противоречило законам естества, которые определяют смерть как абсолютный и непреодолимый конец каждого аспекта живого существования. С одной стороны, был у него невероятный второй шанс, так что он, наверное, как-то должен был бы любым способом использовать то, что он не утратил еще сознание; однако с другой стороны, у него не было ни малейшей идеи, как по-вашему он должен был использовать свой разум, находящийся в совершенно мертвом теле.
Он мог бы встать, одеться, пойти на работу, как ни в чем ни бывало, но тело его рано или поздно должно было бы сгнить, так что вариант попытаться убедить окружающих, что он не умер, и продолжать свою обычную жизнь с того момента, где она остановилась, не представлялся реальным. С другой стороны, он даже не был уверен, как долго все это может еще продолжаться.
Может, он просто проходил временную стадию, в которой душа его еще не успела окончательно исчезнуть, и что когда это произойдет, он бы и сам официально умер, как нормальный человек. Или опять же, все это являлось естественным переходным состоянием между жизнью и смертью, точно так же, как в историях о привидениях, где говорится о людях, остающихся в виде призраков в тех местах, где они испустили свой последний вздох, когда смерть настигла их самым неожиданным образом или когда они оставили незавершенные дела в мире живых. Очень удобно, конечно, что всякий, оставивший незавершенное дело, может не совсем отрываться от мира после своей смерти, только вот Алкивиаду это было совсем не удобно, даже если бы все обстояло именно так. Он предпочел бы следовать традиционному процессу и никогда больше не просыпаться, чем пребывать в то летнее утро в таком большом смятении.
