Современная финская повесть - [111]

Тракторист взобрался на сиденье, похожее на большую железную шапку. Сиденье опустилось на пару сантиметров. Банька стала продолжать свое путешествие. Она брела так же медленно, как выполняла другие свои работы — согревалась и остывала, но, несмотря на это, она задавала двум мужикам невероятно много работы. Они носились взад и вперед, выхватывали каток, подтаскивали бегом, швыряли на землю перед банькой, подталкивали ногами в нужном направлении, опять бежали назад, опять, запыхавшись, волокли каток. Их скорость равнялась ноль целых одна десятая километра в час.

Спуск с пригорка, по-видимому, нисколько не ускорил хода. Банька только наклонилась настолько, что дверь ее распахнулась, — она была не на замке. Внутри оказалось светло, в строении не было пола. Не было там полка, там ничего не было. Она была просторна, как пустой школьный двор. Пелтола вскочил в машину и взглянул на часы: было 20.27. Он поехал наперегонки с баней, стрелка показывала спуск, через три минуты начался подъем. Стрелка была теперь в хорошем состоянии, она неплохо отдохнула. В таком же состоянии была и машина. Пелтола не отдыхал: он поднимал баню на камни и полчаса спорил сам с собой — был ли он вправе сказать сопроводителям бани: это дерьмовая затея; дерьмовая голова у того, кто это придумал; дерьмовая голова, кто за такую работу еще вздумает платить; дерьмовая голова, кто нанимает бестолковых; дерьмовая голова, кто говорит им то, чего они не понимают, и таким способом превращает их в соляные столпы.

Только теперь он попал в рощу. Березы размножались, как отсталый народ. Они надвигались на дорогу со всех сторон. Они наклоняли над ней свои верхушки и вталкивали их повсюду. Миллионы их уст выбалтывали то, как они съедали свет и воздух прямо изо рта друг у друга. И, несмотря на это, они были красивы, как кружево, наполнены воздухом, как дворы замков, белы, как ноги королевы, чисты, как трижды выстиранные дома простыни. Они благоухали. Листья были влажны, как трава, и стволы хорошо сохранились, совсем как двадцатипятилетняя учительница гимнастики, которая бьет в барабан и пляшет вместе с ученицами на ежегодном школьном празднике в белом коротеньком трико, синий свет в глазах и накусанные докрасна губы. Хотелось кинуться, побарахтаться в верхушках деревьев и лететь сквозь них двести километров с дерева на дерево. Хотелось попробовать их на вкус, и стать березой, и вырезать свое имя и воинское звание. Хотелось привезти сюда Лизбет, чтобы увидеть ее здесь. Урпо мог бы ее сопровождать. Урпо мог бы кормить ее хлебными крошками, и держать пальцы на застежке, и разменивать стомарковые бумажки в ее сумочку, обещать ей и кожаное кресло, и персидский ковер, и паркетный пол, и дубовые балки.

Под березами росли кусты, а под ними цветы и травы. Свет пронизывал все насквозь. Березы, кусты и травы вымывали из него золото. Они позванивали маленькими серебряными колокольцами и бубенцами и роняли с подолов и волос серебряные иглы длиной в два метра. Повсюду виделись прекрасные женские лица. Они улыбались, и крохотная, в изгибе губ рождающаяся и гаснущая улыбка манила все время.

Солнце поднялось над березовым двором. Оно было величиной с каменный дом, но легкое, как сгоревшая бумага. Оно ушло в лес и скользило вдалеке, пока не остановилось и не начало возвращаться обратно. Теперь дорога спускалась в глубокую лощину, из окон машины виднелась земная кора, а вверху, через переднее стекло, — только небо. На дне лощины казалось, будто лягушка попробовала, прыгнуть между ног; Пелтола удержал ее за задние лапки, и она упала на сиденье.

Сосновый бор был набит камнями и скалами, укрытыми мхом, умягчен, как палата для буйнопомешанных. Ни листочка, ни травинки. Бесконечный колонный зал. Вдалеке развалившаяся поленница дров. Никто ее оттуда не пытался вывезти. Там не двигалось ничего. Муха пролетела какое-то расстояние, но вернулась обратно и бросилась на ветровое стекло, как песчинка.

Озеро появилось с левой стороны, совсем близко. Оно норовило настигнуть снизу, но не успевало. Уровень воды был низкий. На склонах побережья рос кустарник, внизу, у самой воды, — березы.

Прибрежная вода полным-полна листьев кувшинок, как водопой слонов полон слоновьих следов. Они образовали зеленое покрывало на пять метров от берега. Следы баньки начинались здесь. Ее бетонированный пол был по-прежнему на месте, но на углу зияла большая дыра. Железная обшивка печи была прислонена в сторонке к березе. Снизу на полметра она почернела и проржавела, стала кружевной. Она была как слишком маленькая будочка или громадные рыцарские доспехи, что брали с собой в поход для устрашения врагов. На поле боя их не ставили около знамени, а водружали на дальней возвышенности. Они могли сражаться сколь угодно издали. Вблизи они только гремели.

Почерневшие камни из печного очага были сброшены в кучу. Они развалились на куски. Между двумя березами натянута веревка, на которой остались старые прищепки для белья. Пристань была еще на месте. Может, кто-нибудь попробует поплавать на ней по озеру. Рядом с участком бани стояли одна за одной три маленькие дачки, в десяти метрах друг от друга. Выстроены они были строго по прямой. Из них ничего не было видно, кроме верхушки соседней крыши и печной трубы. Настолько-то и птицы смыслят в архитектуре. Дети набросали на крыши коробки из-под табака, отрезки досок, велосипедные покрышки, обрывки проволоки, рваные сапоги, поломанных кукол, дохлых мышей и обгрызенные бутерброды. Березы бросали сухие веточки, а прохожие — банановые и апельсиновые корки, пробки от винных бутылок, пустые бумажные пакеты из-под молока, рваные бюстгальтеры, тампоны, пеленки, картонки, губки, гнилую рыбу, дрянные блесны, старые календари. Владельцы могли представлять свои участки большими, рассматривая дно озера. Можно там стоять и отращивать пальцы ног.