Современная девочка - [18]

Ольга Матвеевна приоткрыла дверь в коридор и тут же захлопнула:

— Девочки, пожар! Соберите портфели, спускайтесь через окно. Никакой паники…

Но паники не было, никто не испугался, на оживленных лицах — радостное любопытство.

Ника подошла к Ольге Матвеевне, осторожно отстранила ее:

— Извините! — открыла дверь, юркнула в коридор, скоро вернулась. — Не волнуйтесь, Ольга Матвеевна, ничего опасного. Мальчишки устроили салют в честь открытия женской школы: бросили дымовую шашку.

Девочки шутили, смеялись, представляя, как бы они выглядели, прыгая в окно с третьего этажа.

— Я забыла, что мы в другом здании, ведь в мужской школе этот ход — через окно — был популярен, и не только мальчики пользовались им. — Ольга Матвеевна взглянула на Симу, но Сима сидела равнодушная, невеселая. С тех пор как уехала Лена, место рядом с нею пустовало. Сблизиться с кем- либо из девочек в классе Сима не стремилась.

Большинство девочек было новых, о прошлогодних проделках компашки в смешанной школе ходили легенды, но Сима ничего никому не рассказывала.

2

Школа веселилась — грохотал новогодний бал. Гамом и веселым оживлением был наполнен не только зал, где стояла елка, но и классы, в которых переодевались, репетировали.

Все было великолепно и елка, и гирлянды, и снежинки, нанизанные на нитки, опутавшие коридоры, окна, потолки зала. Девочки потрудились: ведь это был первый бал в их школе, на который пригласили мальчиков.

У входа в зал висела огромная яркая газета. Большими буквами Никины стихи.

В классе почему-то догадались, что Ника пишет стихи, и принудили ее сочинить поздравление для газеты. Стихи у нее получались плохие, в них не удавалось втиснуть и частички того, что она чувствовала и хотела бы выразить. Чувства оставались сами по себе, в ней, слова — сами по себе бродили по бумаге. А тут пристали с ножом к горлу: «Не хочешь постараться для школы… не любишь свою школу…» Еле выдавила из себя четверостишие.

От Нового года всегда ждешь чего-то особенного. И это особенное произойдет не теперь, не зимой, а весной, когда растрескается на куски холод, улетит в пространство, а солнце вытянет слепые бутончики подснежников из земли, они нальются теплом, распахнутся и утвердится другой тон, другой цвет на земле — голубой, зеленый, золотой, на много дней, до самой, самой поздней осени…

Ника и Клара переоделись в пустом темном классе на третьем этаже. Присвечивал им уличный фонарь; специально не зажигали света, чтоб никто не ворвался. По совету Никиной мамы сделали костюм Черномора и Людмилы. Клару еще можно было узнать. В длинном белом платье (ночную сорочку обшили лентами), в русском кокошнике (картон, вата и елочные бусы), с фатой (тюлевая занавеска с окна), в белой маске, закрывающей только глаза, она оставалась все той же маленькой пухленькой Пупочкой. Прозвище это стало ее вторым именем, даже Ника иногда называла ее так, хотя сама на себя за это сердилась.

Зато Нику не узнать: чалма, бородища из пакли до земли; мама слепила и раскрасила носастую бровастую маску, шаровары пестрые до колен (мамина старая шаль), туфли с завернутыми носами, в руках булава.

Черномор вел по коридору Людмилу и грозно размахивал булавой: пусть только посмеют отнять его пленницу, его добычу, — заработают шишку на лоб, будь то хоть сам неустрашимый Игорь-Гарри, повелитель компашки.

Почему-то этот губастый наглец так и лез в мысли. Он отталкивал, возмущал и в то же время притягивал своей необычностью, какой-то силой, которой подавлял других. Почему такие подавляют, даже хороших?

Вот она, Ника, конечно, сумела бы противостоять ему. Ведь у нее есть характер, все говорят. Она бы еще померилась силами с этим Гарри… Говорят, девчонки ему поддаются: с кем он захочет, та и пойдет. Попробовал бы захотеть, чтоб она, Ника, пошла с ним!..

Вот еще, привязался этот губастый! Не надо и близко его подпускать, даже в мысли. Ничтожество и он, и вся их компания, разве не видно? Клару она им не отдаст, бесхитростную, беззаботную Пупку легко закружить.

Ника так сжала Кларину руку, что Клара пискнула.

— Извини! — шепнула Ника.

Мальчишек предупредили, что будет бал-маскарад, но они пришли в обычных костюмах и теперь толклись в коридоре, заглядывая и не решаясь войти в сверкающий, гремящий военным духовым оркестром зал, полный незнакомых девочек в масках.

Возле школьной газеты стоял Володя Сопенко, читал. «Критикует, наверно, мои стихи, — подумала Ника, — буквоед несчастный!» К Володе Ника испытывала сложное чувство. Тогда, в лагере, что-то между ними промелькнуло, дружеское и теплое. Это было влекуще и непонятно, как маленький огонек за далекими холмами. Теперь его не назовешь Вовкой, держится так, будто совсем взрослый. И маленький огонек заблудился и исчез.

Из двери зала выбежала длинная цепочка-змейка во главе с клоуном, обвила мальчишек, отрывая их от стен, втянула в зал.

В гвалте, хохоте, толкотне с гостей сошла скованность; мальчишки танцевали, узнавали знакомых девочек, писали записочки, которые разносил быстроногий почтальон.

В маске с бородой Нике было жарко. Она втолкнула Клару в круг, где клоун и Дед-Мороз плясали полечку. Клара, подхватив фату, запрыгала вокруг них. Вот у Клары все выходит просто и легко, а она, Ника, сама все усложняет.