Современная австралийская новелла - [23]

Миссис Херберт жила в старом домишке, который не стоял на земле, а сидел, нахохлившись, как клуша. По дороге к загону мы частенько заглядывали к ней. Просто как добрые соседи. «Как поживаете, миссис Херберт?» — вежливо здоровались мы. «Вежливость стоит дешево, а ценится дорого», — любил говорить Джо. Нас не надо было долго упрашивать, и мы оставались посидеть полчасика. Иной раз миссис Херберт угощала нас лепешками.

Если мы засиживались, из дальней комнаты выходила миссис Билсон, матушка миссис Херберт. Они жили вместе, да еще Пуддин, которому была пристроена комнатушка к сараю. В хозяйский дом он заходил только затем, чтобы поесть. А поесть он, замечу вскользь, очень любил.

Семья миссис Херберт тоже, кажется, жила в этом домишке. Потом старик Херберт умер, все куда-то подевались, и миссис Херберт доживала свой век с матушкой миссис Билсон.

При гостях миссис Херберт разговаривала с матерью, как с малым ребенком. Подойдет к ней, положит руку на плечо и засюсюкает:

— Вот сюда, мамочка, осторожно, не упади. Садись в это кресло. Подожди, я поставлю его поближе. Ну вот, теперь садись. Так тебе хорошо? Посиди с нами немножко. Я сейчас налью тебе чаю. А это Алан и Джо зашли нас проведать. Ты ведь их знаешь? Видела возле нашего загона? Это — Алан, а это — Джо.

Слова были добрые, а взгляд ее глаз совсем к ним не подходил. И мне всегда казалось, что говорит она не для миссис Билсон. Если гостями были мы, значит — для нас. Только притворялась, что для миссис Билсон. И миссис Билсон понимала это, но виду не показывала. Просто сидела в кресле и молчала.

Иногда миссис Херберт заводила речь о миссис Билсон, как будто ее тут и не было. А та только смотрела на нас внимательно через стол.

— Никак не могу понять, чего это ее так тянет на скотный двор. Целый день там торчит. Старики все любят чудить. Ходят, кружат на одном месте, остановятся ненадолго, по сторонам посмотрят. Вот и маме это очень нравится. Потом идет к стогу. Там ищет яйца. Если найдет хоть одно, сразу несет его мне. А так домой не спешит. Да ведь и то сказать — других радостей у нее нет. Пусть себе ходит. Я только не люблю, когда она лазит к свиньям в загон.

Тут миссис Херберт забывает про чай и держа чайнрн в одной руке, вперяет взор в миссис Билсон, точно хочет спросить, чего ради та на старости лет лазит к свиньям. Потом, тряхнув головой и вспомнив про чай, восклицает;

— Ах, как все-таки беспомощны эти старики!

Миссис Херберт говорит и говорит все в том же духе, а миссис Билсон смежает веки, прячась, точно улитка от грубого прикосновения, в темную глубину своего безмолвия. Вот такой я ее и запомнил — сидит в кресле, веки сомкнуты, как будто чужая, — потом вдруг встанет с кресла и, буркнув: «Как же, беспомощны!», удаляется к себе.

Старая миссис Билсон вовсе не была беспомощной. Мы с Джо знали ее гораздо лучше, чем миссис Херберт. Мы часто с ней виделись, когда ставили силки у кроличьих норок вдоль изгородей. Она сама перелезала через забор, могла придержать ногой петлю силка, отточить томагавком колышек, да так ловко.

А миссис Херберт было почему-то приятно считать свою матушку беспомощной. Иногда их навещала миссис Роджерс, та, что жила дальше по шоссе, в миле от миссис Херберт. Она приезжала за яйцами и другой снедью и была чересчур разговорчива. Вплывет в комнату, усядется поудобнее и заведет свое.

— А как сегодня чувствует себя ваша матушка?

— Неплохо. Она у нас молодцом. Конечно; ревматизм дает себя знать. Но у стариков кости всегда ломает.

Миссис Херберт любила поговорить о болезнях, особенно о старческих недугах миссис Билсон. Но миссис Роджерс не поощряла ее в этом.

— А выглядит она прекрасно, — прерывала она миссис Херберт на полуслове.

— Еще бы, — снова брала инициативу в свои руки хозяйка. — Я ведь слежу за ее питанием. Так что на здоровье ей грех жаловаться. Вот с головой у нас просто беда. Мама совсем ничего не помнит. Разговаривать с ней невозможно. Ты ей одно, а она тебе другое… — Последние слова миссис Херберт прозвучали как обвинение.

— Да, вам с ней нелегко. Хорошо еще, что она может пока сама себя обслуживать.

— Да, слава богу. Мне бы очень не хотелось отправлять ее в дом призрения.

— Пока не начала бродяжничать, и не нужно.

— Ну конечно. За яички с вас два шиллинга. Приезжайте через недельку. Напасу побольше — куры опять стали нестись.

Расплачиваясь за яйца, миссис Роджерс не сводила сурового взгляда со старухи. Хотела понять, совсем миссис Билсон чокнутая или нет, объяснил мне потом Джо.

— А я ее часто вижу — гуляет одна по полям, — изрекала она наконец прокурорским тоном.

— Да, она иной раз уходит из дому, — спешила объяснить миссис Херберт. — Любит побродить по скотному двору, ничего тут страшного нет. Только начнет темнеть — она уже дома. Там коровы, свиньи, ей интересно. Далеко никуда не уходит. Да и кругом все ее знают. Я из-за этого никогда не волнуюсь. И мальчики вот приглядывают за ней. Правда ведь, Джо?

Мы киваем и говорим, что глаз с нее не спускаем. Хотя, если по-честному, это она не спускает с нас глаз.

— Не говорите старой ведьме, где я, — как-то попросила она, спрятавшись за свинарник и затягиваясь окурком, которым мы ее угостили. — Глаза у нее как у ястреба. «Не ходи туда, не делай то, причешись, смотри не вляпайся в коровью лепешку, не лезь в свинячий навоз», — передразнила она миссис Херберт.