Совок и веник - [24]

И страх объял отделение милиции. Словно дыхание вечности – а это страшное, ледяное дыхание, смертельное – заморозило милицейские лица. Будто изморозь покрыла их полные розовые физиономии. Новыми глазами смотрели милиционеры на задержанного. Они-то думали, что это простой пьянчуга. Но обыватель преобразился, и новый облик его сделался ужасен. Страсть, всегда дремлющая в народе, вырвалась вдруг наружу неожиданно, пенно, яростно – так струя шампанского бьет из перегретой бутылки. И кажется: нет в бутылке ничего, вся пена уже вышла, пустая она давно! – ан нет, бьет и бьет струя. И еще надолго этой ярости хватит.

– Давить вас, пидоров, пора! Каждого пидора ментовского к ногтю!

Он кричал, и страшно разносился в мерзлой тишине милицейского отделения его пророческий голос. И глядя на этого несчастного интеллигентного человека с шоколадно-вафельным тортом в руке, я подумал, что Россия еще не потеряна. Некоторые шансы у народа остались. Бутылка точно давно пустая, но, может, на дне что-то еще пенится.

Девушка по вызову

Познакомились двенадцать лет назад. Она работала проституткой, и я пригласил ее к себе. Прежде не обращался к проституткам, потом тоже не обращался. А тот год был странный; не оправдываюсь, случилось так, вот и все. Купил газету, тогда почти в каждой газете была реклама массажных салонов и девушек по вызову. Позвонил, позвал, она приехала.

Крупная девушка с огромной грудью. В глаза не смотрит, отворачивается. Сказала, что зовут Анжеликой, да я не поверил. Все следователи представляются Иван Иванычами, а все девушки по вызову – Анжеликами. Я где-то читал, что Анжелика – рабочий псевдоним.

Девушка как девушка. Слишком много духов, и духи приторные. А так все обыкновенное, только чулки белые в сеточку. Не так часто девушки носят белые чулки.

Надо было предложить ей выпить: кажется, с проститутками принято пить коктейли. Но у меня не было никакого алкоголя, а чай предлагать несолидно. Все-таки не с бабушкой вечер коротаешь.

– Хотите чаю? – спросил я.

Она отказалась. Хорошо еще, я баранок не предложил, совсем бы осрамился.

То, что она проститутка, стало понятно по тому, как ловко у нее все получалось с мужской одеждой. Почти всякий мужчина умеет расстегивать женский лифчик, а женщина, работающая проституткой, так же легко управляется с пуговицами в мужском гардеробе. Она расстегнула мне рубашку и штаны так быстро, как пианист гаммы пробегает.

Разделась сама, на ней остались только белые чулки.

– Тебе мои чулочки не мешают?

Мы легли, но у меня ничего не получилось.

– Ты меня боишься?

Я действительно боялся. Трудно сказать, чего именно.

Самого себя, скорее всего: никогда не думал, что буду лежать в постели с проституткой.

– Я тебя, наверное, не возбуждаю.

– Да нет, не в этом дело.

– Всех возбуждаю, а его одного не возбуждаю. Ты у нас здоровенький? – так заботливо она это сказала.

– Здоровый я, все в порядке. Давай просто поговорим.

– С женой не наговорился? Ты у нас женатый?

– Женатый.

– Ах, бедняжечка. Захотел жене изменить, а не получается. Ну, давай поговорим, если хочешь. Некоторые любят поговорить.

Она вытянулась на диване – длинная голая девушка, гладкая, с большой грудью. Грудь была огромная и мягкая, похожая на медузу, и, когда брал ее в руку, переваливалась через ладонь. Девушка склонялась надо мной, груди колыхались как медузы в воде – рыхлые, тяжелые, скользкие. Только пахла девушка неприятно – приторными духами.

– Что у тебя за духи такие?

– Нравится?

– Нет, неприятные.

– А всем нравится. Это такие возбуждающие духи.

– Мне не нравится.

– Это, значит, духи виноваты? Духи такие противные, – она стала говорить специальным сюсюкающим голосом, как проститутки в кино. Видимо, это профессиональная черта. Например, крановщики кричат грубыми голосами: «Майна! Вира!», а проститутки употребляют слово «противный» и говорят, сюсюкая. Так принято на этой работе. Она поцеловала меня в губы, но я отстранился.

– Ты что же, брезгуешь со мной целоваться? – спросила она. – Думаешь, не чистая? Заразная?

Именно так я и думал, она угадала. Но я промолчал, не сказал ничего.

– Думаешь, я этими самыми губами что-нибудь такое делаю?

– А разве нет?

– А как я, по-твоему, свою дочку целую? Домой прихожу и дочку целую, этими самыми губами.

– Я не знал, что у тебя дочка.

– Что я, хуже всех, ребеночка иметь не могу? Есть у меня доченька, с мамкой моей живет.

– В Москве?

– В деревне живут, на свежем воздухе. А я тут на них работаю.

Я отметил противоречие: раз дочка в деревне – значит, Анжелика вечерами дочку не целует. Вранье, все вранье.

Такие душевные разговоры описали Мопассан и Куприн – про маму в деревне, тяжелые заработки. Конечно, история иначе воспринимается, когда говорит голая женщина, ее большая грудь лежит у вас на плече, а вашу руку она кладет себе на бритый лобок.

– Тяжелая у тебя работа, – сказал я стандартную фразу.

– Не говори! Вчера с шестерыми кувыркалась.

– С шестерыми?

– Приехала к одному полковнику, а у него там пять однополчан. Шучу, они не воевали совсем, какие однополчане! Пропитые дяденьки, седенькие. Твои ровесники примерно. Тебе сколько лет?

– Сорок.