Советские силовики - [47]
“Зачем жить? Какую вину я должна искупить нечеловеческими страданиями?”
Если бы можно было хоть пять минут поговорить с этим дорогим мне до глубины души человеком (Сталиным. — Л. М.). Я видела, как чутко он заботился о тебе. Я слышала, как чутко он говорил о женщинах. Он поймет меня, я уверена, он не может ошибиться в человеке и дать ему потонуть».
А Сталин посоветовал Ежову развестись с женой, раз у нее подозрительные связи. Потом следователи придумают: жену наркома завербовала английская разведка в 1926 году, потом и его завербовала. А Ежов ее отравил, чтобы она его не выдала.
Сталин заставил Николая Ивановича своей рукой написать, на кого из крупных работников, прежде всего членов политбюро, в НКВД есть доносы, кто в чем обвиняется, какие предположения есть у работников наркомата и так далее. Этот документ Сталин хранил в своем архиве до самой смерти.
В доносах на членов политбюро не было ничего особенного: какие-то сомнительные, двусмысленные высказывания, кем-то заботливо записанные и принесенные в НКВД. Но при необходимости все это легко обрастало другими такими же доносами и показаниями уже арестованных.
23 ноября 1938 года Ежова вызвали к Сталину. Он провел в кабинете генерального секретаря почти четыре часа — с четверти десятого вечера до часа ночи. Присутствовали также Молотов и Ворошилов, в то время главные доверенные лица Сталина.
Даже такому человеку, как Ежов, была свойственна некоторая наивность. Уж Николай Иванович должен был понимать, что его ждет. И все же верил, что его, такого преданного Сталину человека, пощадят. Ну снимут с должности, ну арестуют, но не расстреляют же! За что его расстреливать?
Но его оправдания никого не интересовали. Ежов и его команда были отработанным материалом. Наркомат внутренних дел уже поручили новым людям во главе с Лаврентием Павловичем Берией. И новая бригада старательно уничтожала своих предшественников.
10 апреля 1939 года Ежова вызвал к себе только что избранный секретарем ЦК и назначенный начальником Управления руководящих кадров Георгий Максимилианович Маленков. Он занял кресло, в котором в пору своего расцвета сидел Ежов. После короткого разговора бывшего наркома арестовали. Ордер подписал его сменщик Лаврентий Павлович Берия.
Когда арестовали Ежова, руководитель Советской Украины Никита Сергеевич Хрущев находился в квартире Сталина в Кремле. Вождь пригласил членов политбюро поужинать.
«Как только мы вошли и сели на место, — пишет Хрущев, — Сталин сказал, что решено арестовать Ежова, этого опасного человека, и это должны сделать как раз сейчас. Он явно нервничал, что случалось со Сталиным редко, но тут он проявлял несдержанность, как бы выдавал себя. Прошло какое-то время, позвонил телефон, Сталин подошел к телефону, поговорил и сказал, что звонил Берия: всё в порядке, Ежова арестовали, сейчас начнут допрос».
Почему Сталин нервничал? Тревожился, что человек, которому еще недавно подчинялись все органы госбезопасности, в том числе и личная охрана вождя, может в последний момент выкинуть какой-нибудь фортель? А вдруг у Ежова остались на Лубянке преданные ему люди и они попытаются то ли отбить бывшего наркома, то ли вообще напасть на самого Сталина? Вот поэтому вождь так старательно готовил каждый арест, лишая будущую жертву поддержки и опоры.
Ежова отвезли в Сухановскую особую тюрьму НКВД. Там держали ограниченное число особо опасных политических заключенных.
Он написал Берии записку:
«Лаврентий!
Несмотря на суровость выводов, которые заслужил и принимаю по партийному долгу, заверяю тебя по совести в том, что преданным партии, т. Сталину останусь до конца.
Твой Ежов».
Ежов болел — у него был туберкулез, псориаз. В тюремной больнице он значился не под своей фамилией, а «пациент № 1». Когда после войны арестуют министра госбезопасности Виктора Семеновича Абакумова, его в тюремной больнице будут именовать примерно так же — «арестованный № 15».
Ежова обвинили в «изменческих, шпионских взглядах, связях с польской и германской разведками и враждебными СССР правящими кругами Польши, Германии, Англии и Японии», в заговоре, подготовке государственного переворота, намеченного на 7 ноября 1938 года, в подрывной работе. Ежов признал, что готовил теракт против вождя — в Сталина должны были стрелять на банкете или во время просмотра кинофильма…
Заодно обвинили его и по статье 154-а в мужеложстве, совершенном с применением насилия или с использованием зависимого положения потерпевшего. Но в приговоре эта статья не значилась. Сам Ежов признал свое «морально-бытовое разложение»: «Речь идет о моем давнем пороке педерастии». Рассказал, что «взаимоактивные связи» начались у него с молодости.
Его приговорили к смертной казни «за измену Родине, вредительство, шпионаж, приготовление к совершению террористических актов, организацию убийств неугодных лиц». В решении суда говорилось: «Приговор окончательный и на основании постановления ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года приводится в исполнение немедленно».
