Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - [61]

Шофер потушит фары

Под вспышками ракет…

На западе пожарам

Конца и края нет.

Кричит земля сырая:

— Спеши, боец, вперед.

Орудием карая

Того, кто села жжет!

От гнева — дрожь по коже,

Соленый пот на лбу;

Ногам легко, и ноши

Не чуешь на горбу.

И греет жарче водки

Нас воздух фронтовой.

И радостные сводки

Рождает подвиг твой.

Солдатские дороги

Придут издалека

К домашнему порогу

Со славой на века.

1943^{219}

220. Товарищ капитан

Памяти капитана Д.П. Суменкова

Внезапна скорбь, и сердцем я не верю,

Что опустел бревенчатый блиндаж,

Что вас уже не встретишь перед дверью,

Не улыбнешься. Чести не отдашь…

Легко ль беде поверить, злой и скорой?

Ужели оборвал ваш путь снаряд?

Еще постель примята, на которой

Вы отдыхали час тому назад…

Когда бойцов на битву поднимали,

Сквозь дым вели вперед, на вражий стан,

Бойцам казалось — выкован из стали

Неуязвимый храбрый капитан.

Лишь тот надолго памяти достоин,

Кто прожил век, лишений не страшась,

Кто шел вперед, как труженик и воин,

И грудью встретил свой последний час.

Он был таким — спокоен и неистов,

В беседе — друг, в сраженьях — ветеран.

Он жил и умер стойким коммунистом,

Мой командир, товарищ капитан.

1943^{220}

221. Наступление

Это было у села Износки, —

Враг терял орудья и повозки,

Эшелон пылал на полустанке,

Стыли перевернутые танки.

В окруженье грохота и дыма,

Как сама судьба, неотвратимо

Боевые двигались порядки.

И поля трясло как в лихорадке.

Горькой гарью веяли пожары.

Пушка щедро сыпала удары,

Скрежетала, словно в исступленье,

Все заслоны вражеские руша

(Мы ее, царицу наступленья,

Звали по-семейному: «Катюша»).

Под огнем, в метель, на холодине

Заметались немцы по равнине,

Побросали теплые берлоги.

Лишь в Заречье, справа у дороги,

Напрягая тающие силы,

Огрызались правнуки Атиллы.

Броневые чудища рычали,

Венгры лошадей переседлали,

«Сдайся, рус!» — фельдфебели орали.

С голоду свирепые солдаты

На весу держали автоматы.

Не желали пятиться по-рачьи

И беды не ждали.

Вдруг навстречу

Эскадроны хлынули казачьи,

Завязали яростную сечу,

С лету смяли всадников и пеших,

Лезущих в непрошеные гости.

Бронебойщик, в битвах преуспевший,

Перебил ползучих танков кости,

И казалось — воздух закипевший

Плавил сталь, ревущую от злости.

Ты не жди, немецкая волчица,

Своего возлюбленного фрица.

За Днестром простым осколком стали

Мы убийцу перевоспитали.

Апрель 1944^{221}

222. Начало

Лес раскололся тяжело,

Седой и хмурый.

Под каждым деревом жерло

Дышало бурей…

Стволам и людям горячо,

Но мы в азарте.

Кричим наводчикам:

«Еще, еще ударьте!..»

Дрожит оглохшая земля.

Какая сила

Ручьи, и рощи, и поля

Перемесила!

И вот к победе прямиком

За ротой рота

То по-пластунски, то бегом

Пошла пехота.

13 сентября 1944^{222}

223. «Не плачь, Днипро, тебя мы не забыли…»

Не плачь, Днипро, тебя мы не забыли

И, отступая, видели во сне

Хмельницкого на вздыбленном коне —

Он звал к победе, встав из древней были.

И вот сбылось неслыханное счастье.

Встречай нас, Киев! Шляхом боевым

К Днепру пришли разгневанные части,

Чтоб окреститься именем твоим.

1944^{223}

224. Павловская, 10

Не в силах радость вымерить и взвесить,

Как будто город вызволен уже,

Я в адрес: «Киев, Павловская, десять» —

Строчу посланье в тесном блиндаже.

Письмо увидит ночи штормовые,

Когда к Подолу катятся грома,

Когда еще отряды штурмовые

Прочесывают скверы и дома…

По мостовым, шуршащим листопадом,

Придет освобожденье. Скоро. Верь…

Впервые за два года не прикладом,

Без окрика, негромко стукнут в дверь.

Мой хворый дед поднимется с кровати.

Войдет веселый первый почтальон.

От рядового с берега Ловати

Привет вручит заждавшемуся он.

Старик откроет окна. В шумном мире

Осенний день, похожий на весну.

И солнце поселится в той квартире,

Где я родился в прошлую войну.

1944^{224}

225. Погиб товарищ

Во вражьем стане цели он разведал,

Мечтал о встрече с милой над письмом,

Читал статью про скорую победу,

И вдруг — разрыв, и он упал ничком.

Мы с друга окровавленного сняли

Осколком просверлённый партбилет,

Бумажник, серебристые медали.

А лейтенанту было двадцать лет…

Берёт перо, согбен и озабочен,

Бумажный демон, писарь полковой.

О самом страшном пишет покороче

Привычною, недрогнувшей рукой.

Беду в письмо, выплескивая разом,

Он говорит: «Ведь надо понимать,

Что никакой прочувствованной фразой

Нельзя утешить плачущую мать».

Она в слезах утопит своё горе,

Покуда мы, крещённые огнём,

Врага утопим в пенящемся море,

На виселицу Гитлера сведём.

И женщина инстинктом материнским

Отыщет сына дальние следы

В Курляндии, под елью исполинской,

На скате безымянной высоты

Седая мать увидит изумлённо

На зелени могилы дорогой

Венок лугов, как яркая корона.

Возложенный неведомой рукой.

Блеснут в глазах цветы, ещё живые,

От латышей — сынку? сибиряку?

И гордость вспыхнет в сердце и впервые

Перехлестнёт горячую тоску.

1944^{225}

ВИКТОР ЛУЗГИН

Погиб на фронте в 1945 году. Биографических данных не сохранилось.

226. Моделист

Он по неделям не сидел на месте.

Строгал и резал, клал чертеж на стол…

И по утрам опилки, стружки жести

Мать собирала, подметая пол.

И вот стоит модель, его творенье,

Готовая для спора с высотой.

И всё в ней словно в пушкинской поэме,

Где не найдете лишней запятой.^{226}

227. Парашютист

Как оживился пионерский лагерь,

Когда он, кончив кропотливый труд,

Легко раскрыл из розовой бумаги