Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - [60]

214. Письмо

Зажигаю слово:

Дорогая, где ж ты?

На свиданье снова

Никакой надежды.

Ты стоишь виденьем,

Но, как говорится,

Третью неделю

Некогда побриться.

Дымы не растаяли,

С ночи до утра мы

Трогаем детали

Июльской программы.

Копотью напудрен,

Двигаю литые

И, как эти кудри,

Мутно-золотые…

А вчерашним вечером

Не дали металла.

Делать было нечего.

Дело стало.

На заводе тихо.

Я подумал: скроюсь,

И ворвался вихрем

В пригородный поезд.

Чтоб разлуку с болью

Гнать по рельсам грубо.

Чтоб морскою солью

Пропитались губы.

Чтобы ветры пели.

Чтоб деревья стыли.

Чтобы с нетерпеньем

Ловить слова простые.

Чтобы вспышкой спички

Полночь прогорела…

Только электричка

Мимо прогудела,

Не остановилась.

Вот тебе и жатва:

Попадай в немилость

По вине вожатого!

Ты ушла. Осколками

Все мечты — на нет.

Где же вы, Сокольники,

Пятый километр!..

Потухает слово.

Вместо сна лесного —

Я в Москве. И вот

Мне в Мытищи снова

Мчаться на завод.

Не могу не злиться,

И в глазах — гроза,

Я ворвался львицей

В Северный вокзал.

Потемнело небо.

При фонарном свете,

Дернув дверь свирепо,

Я сказал: — Побрейте!

1934^{214}

215. Из цикла «Война» (Вступление)

Ночной зефир

Струит эфир.

Шумит,

Бежит

Гвадалквивир.

Пушкин

На берегах Гвадалквивира,

Купаясь в травах, загорать.

Окончив дань труда и мира,

В кругу товарищей дышать

Весельем солнечного пира.

И тронуть нежной песни лад,

Когда расцветится закат

На тишине Гвадалквивира.

В ночной глуши двоим добро.

Всплесни веслом. Нам серебро

Чеканит гладь Гвадалквивира,

Нам нержавеющая лира

Поет бессмертие реки.

Взорвали сон Гвадалквивира

В крови погрязшая мортира,

От крови черные полки.

1937–1938?^{215}

216. «Рвется в темень белая беда…»

Рвется в темень белая беда —

предок мой Григорий Лобода.

Скачет гетман. Все его добро —

стремени да чуба серебро.

Ночь наполнив цокотом коня,

скачет, скачет прямо на меня.

Я проснусь, я встану, побреду.

Переулки мечутся в бреду.

И шуршат сугробы. И с ума

сходит вьюга, скользкая зима.

Ляжет на исхоженном пути

Так, что ни проехать, ни пройти.

Лед или глухая лебеда

там, где скачет, скачет в никуда

запорожский гетман Лобода.

А в Москве — летая, тает снег,

переулки мечутся во сне.

Переулки тянутся к весне.

Что ж! я по распутице пройду,

я в тебя, Москва моя, иду,

песни зажигая на ходу.

Я иду. Мечтая о Москве,

птицей в клетке — жилка на виске.

Я иду. Так времени топор

разрубает с прадедами спор.^{216}

217. Долг

Невесел в дыме канонады

сугубо штатский человек.

Дрожи. Повелевает век

запомнить — как звенят снаряды,

как завывает самолет,

огнем одаривая землю,

как пьют удушливое зелье,

как рвутся в панике вперед.

Век не под стать страстям квартирным

и пенью птичьему. А ты

писал стихи, вдыхал цветы

под небом розовым и мирным.

Теперь положено черстветь

рукам, сжимающим винтовку,

и смерть берет на изготовку,

хотя ты прожил только треть.

Ну что ж, погодки молодые,

посуровеем — и не жаль:

ведь нам видения седые,

как полю град на урожай.

Заголосят витые трубы,

и ты — во мраке и в крови —

забыв о нервах, стиснув зубы,

как ветер, тучу изорви.

Не под луной прогулка — встретить

на расстоянье локтя бой.

Еще не мы, но наши дети

задышат радостью одной.

Чтоб им легко в беседы птичьи

вникалось, ты имей в виду

гадюку, жившую в саду,

змеиной жизни двуязычье,

под зданье дней твоих подкоп,

любовь, несущую проказу.

Пристрастным пришлых меряй глазом

на стыках дел, ночей и троп.

Коль не зияют сзади бреши,

растает скоро бранный дым.

Умрешь иль выйдешь постаревшим,

но сильным, светлым и большим.

Умрешь иль нет — тебе по праву

поэта первая строка,

непререкаемая слава,

сплошное солнце на века.

конец 30-х годов^{217}

218. Партизан уходит в разведку

Неприятель прорвался к Дону.

Сталью вытоптаны поля,

Заскрипели возы бездомных,

По дорогам степным пыля.

Над гремящей землей томится

Темнота. Ни луны, ни звезд.

Как пылает твоя станица,

Ночью видно за много верст.

Уходя с боевым отрядом

За реку, где ярится враг,

На пожарище долгим взглядом,

Сжав поводья, глядит казак.

Где вчера еще цвел пригорок —

Яма круглая — смерти след.

Дым сраженья сер и горек,

Но другого исхода нет.

Ветер голосом человека

Тихо стонет в ветвях ракит.

Задыхаясь, как после бега,

Командиру казак твердит:

«Я стреляю довольно метко,

И отточен, востер клинок…

Отпустите меня в разведку…

За беду посчитаться срок…»

Командир отвечает: «С богом,

поезжай». Погоди немного,

Мы добьемся погожих дней, —

Утро вечера мудреней!

В трудном деле станичник весел;

На плечо автомат повесил,

Снарядился в опасный путь

Ради завтрашних легких песен,

Чтобы ровно дышала грудь.

…Громыхнула зенитка где-то.

Пронеслась на восток ракета,

Завиляла хвостом летучим

И упала, шипя, в залив,

На мгновенье донскую тучу

Смертным, синим огнем залив.

1942^{218}

219. «Солдатские дороги…»

Солдатские дороги,

Коричневая грязь,

С трудом волочишь ноги,

На климат разъярясь.

Лицо твое багрово —

Холодные ветра

Сговаривались снова

Буянить до утра.

Набухла плащ-палатка,

Лоснится под дождем.

На то ноябрь. Порядка

От осени не ждем.

Боец, идешь куда ты

И думаешь о ком?

Шрапнельные снаряды

Свистят над большаком.

А где же дом, в котором

Просох бы да прилег?..

За голым косогором

Не блещет огонек.

Тебе шагать далече —

Холмов не перечтешь,

Лафет сгибает плечи,

А все-таки идешь.

Ведут витые тропы,

Лежат пути твои

В траншеи да в окопы,

В сраженья да в бои.

Шофер потушит фары