Советская поэзия. Том второй - [21]

У матери Перевод Н. Тихонова

На дворе все в янтарном огне,

Нив зеленых огонь — не помеха,

Улыбаясь, счастливое, мне,

Бродит детство мое под орехом.

И все ближе, а я все слепей,

И уходит оно, голубое, —

А вот мать силой ласки своей

Видит нас пред собою обоих.

И сияет небес высота,

Я один с этим сном златокудрым,

В нем наивность и вся доброта,

А во мне — бурной юности утро.

Где-то песня зари расцвела,

Мы не спали ночей, чтоб иметь ее,

Между нами большая дорога легла,

Встала пятая доля столетья.

Молодой виноградник Перевод Н. Заболоцкого

Он не высок, его не украшает

Наряд парчовый цвета бирюзы.

Как козьи рожки, нежно выступают

Побеги вновь посаженной лозы.

Но скоро-скоро развернутся почки,

Как птенчики, готовые в полет.

Лоза, как дева, вытянет листочки

И косами тычину обовьет.

И доблестный обрадуется ратник,

Отдавший жизнь за родину свою:

Пустырь, где рос когда-то виноградник,

Опять цветет в родном его краю.

Опять цветет, поднявшись из могилы,

Сокровище народного труда…

Тому, кого бессмертье осенило,

Не суждено исчезнуть никогда.

«Лишь ветер подует в дубраве…» Перевод Н. Заболоцкого

Лишь ветер подует в дубраве

И снегом потянет с вершин, —

В бокале блеснет саперави,

В столовой зажжется камин.

И явится столик нежданно,

И гости покажутся вдруг.

Кувшинчики, словно фазаны,

Пред ними усядутся в круг.

Сначала их робкие взоры

Бегут к потолку, но потом

Мечты их несутся в просторы,

Весельем дыша и вином.

Несутся в окно, в палисадник,

Над полем летят в тишине,

Где дремлет в снегу виноградник

И ласточек видит во сне.

«Пускай безумцем буду я для мира…» Перевод А. Тарковского

Пускай безумцем буду я для мира, —

Ты моего желанья не забудь:

Могилу мне под алычою вырой,

Ее цветы мне урони на грудь.

Когда ты сжечь захочешь сердце это —

В любом саду среди окрестных гор

Из розового персикова цвета,

Из ярких маков разведи костер.

Тогда я в дымных траурных обновах,

Как ивериец^{34}, в бурке, на коне,

На крыльях — нет! — на ирисах лиловых

К небесной потянусь голубизне.

Я обезумел в день цветенья мира.

Когда и я покину белый свет,

Могилу мне под алычою вырой,

Сожги в цветах. Других желаний — нет.

Град Перевод А. Тарковского

Шла разбойничья рать,

Сумасшедшая конница

Листья срыву сбивать, —

Ветви гнутся да клонятся.

Вихрь был послан вперед

Брать деревья под локти.

Цвета женского ногтя

Лепестки — вразлет!

Косит град —

Коса блещет,

Пляшет град —

Листва плещет.

Он добычу наудачу

Выбирает по пути,

Бьет в лицо из девяти

Длинноствольных дамбачей.

Как вино шипучее,

Градины колючие

Переполнили пруды,

Бьются около воды.

Не из клювов ли певучие

Уронили их дрозды?

Колыбель моя в небесах,

Дни младенчества улетели.

Этот град, этот звонкий прах —

Только бисер на колыбели.

Подошла на цыпочках мать

К белоснежной моей постели.

Ах, как мог я так долго спать!

Листья сорваны, ветви смяты,

По стволам пробегает дрожь.

Был на ноготь розоватый

Каждый лепесток похож.

Блещет небо грозным оком,

И, рванувшись наугад,

Двинулись одним потоком

Ветер, небеса и град.

Град и ветер схлынут мгновенно.

Хочешь ли ты стихи сложить,

Чтобы они пошли по Вселенной

Градом греметь и грозой кружить?

Ты не желаешь пути другого,

Только бы с бурей и веком в лад!

Где же твое заповедное слово,

Слово прямое, как этот град?

Иль в грозовом орлином клекоте

Голос твой трепетный пропадет,

Так же как цвета женского ногтя

Все лепестки — вразлет?

АНВАР АДЖИЕВ (Род. в 1914 г.)

С кумыкского

^{35}

«Когда Ильич в весенний день…» Перевод О. Шестинского

Когда Ильич в весенний день

с детьми шел по лугам, —

то солнце, как златой олень,

легло к его ногам.

Когда со стариками он

беседовал зимой, —

буран, внезапно усмирен,

замолк, как бы немой.

Когда с друзьями в знойный час

повел он разговор, —

то белый дождь пустился в пляс

долиною меж гор.

Когда же Ленин, прям и строг,

с врагами шел на бой, —

то каждый враг увидеть мог

твердыню пред собой!

1969

ВИКТОР БОКОВ (Род. в 1914 г.)

^{36}

«Отыми соловья от зарослей…»

Отыми соловья от зарослей,

От родного ручья с родником,

И искусство покажется замыслом,

Неоконченным черновиком.

Будет песня тогда соловьиная,

Будто долька луны половинная,

Будто колос, налитый не всклень.

А всего и немного потеряно:

Родничок да ольховое дерево,

Дикий хмель да прохлада и тень!

1954

Я видел Русь у берегов Камчатки…»

Я видел Русь у берегов Камчатки.

Мне не забыть, наверно, никогда:

Холодным взмывом скал земля кончалась,

А дальше шла соленая вода.

Я видел Русь в ее степном обличье:

Сурки свистели, зной валил волов,

На ковылях с эпическим величьем

Распластывались тени от орлов.

Я видел Русь лесную, боровую,

Где рыси, глухари-бородачи,

Где с ружьецом идут напропалую

Охотники, темней, чем кедрачи.

Я видел Русь в иконах у Рублева —

Глаза, как окна, свет их нестерпим!

Я узнавал черты лица родного,

Как матери родной, был предан им.

Ни на каких дорогах и дорожках

Я, сын Руси, забыть ее не мог!

Она в меня легла, как гриб в лукошко,

Как дерево в пазы и мягкий мох.

1965

«Прекрасный подмосковный мудрый лес!..»

Прекрасный подмосковный мудрый лес!

Лицо лесной реки в зеленой раме.

Там было много сказок и чудес,

Мы их с тобой придумывали сами.

— Загадывай желания свои! —

К тебе я обратился — я волшебник!

И замолчали в чащах соловьи,

И присмирел над Клязьмою ольшаник.

— Стань лесом для меня! —