Советская поэзия. Том второй - [19]

Как пуля в канале ствола.

Тут линия фронта

целинно

Уходит в безбрежность годин.

Коварный покой.

Дисциплина

Готовности

номер один.

Поэт и слово

Моему великому земляку, поэту

Николаю Алексеевичу Некрасову

Стихи

отнюдь не лицемерье,

Не средство наводнить печать.

Они должны

в известной мере

Целебно жечь

И облучать.

Их роль — способствовать везенью.

Приумножать духовный рост,

Боготворить

и славить Землю

И не чураться

Сонма звезд.

Поэт и Слово

двуедины,

Как жажда мыслить и творить.

А тут —

равно необходимы

Размах и глубь,

Задор и прыть;

И гули-гуленьки

на крыше,

И — гром ракеты — напрямик,

И дар призванья,

данный свыше, —

Объять и сплавить

Век

И миг.

И не к лицу

поэту клясться

В любви к Отечеству Труда:

Он сын его,

и голос класса,

И вдохновенье,

И страда;

И трубадур —

такого рода,

Что светит сердцу и уму…

Он

не нисходит до народа,

А подымается

К нему.

«Стараюсь в Революцию вглядеться…»

Стараюсь в Революцию вглядеться.

Она священна, зрима, горяча, —

От банта на груди красногвардейца

До штурмовых полотен кумача

Она, как книга Родины, хранится,

Где ни один абзац не заменим.

Мы сами создаем ее страницы

И в то же время

учимся по ним.

Таинства

Кто мне простые таинства раскроет:

Зачем Луна

озвучивает тьму?

И над Землей

сгорает астероид —

К чему Такая миссия

Ему?

Куда так манит

небо?

И во имя

Чего

роятся звезды в вышине?

И мирозданье —

с безднами своими —

Зачем

Оно

Подмигивает

мне?

«Тенелюбивые растенья…»

Тенелюбивые растенья —

Неприхотливы искони.

Не знаясь с собственною тенью,

Они растут в чужой тени.

Растут, вбирая по крупицам

Тепло и дух земли сырой,

И даже влагой окропиться

Им не приходится порой.

Но на судьбу, на все лишенья

Ничуть не сетуют они, —

Так

чудодейственность женьшеня

Годами

копится

в тени.

Ключевая

Метровым льдом, метровым снегом

Одеты реки и пруды,

А эта речка спорит с небом

Журчащей ясностью воды.

Она течет, не замерзая,

Блестит блистательней парчи.

Ее питают в нашем крае

Глубокоструйные ключи.

Ей не по нраву прозябанье

И сны при холоде любом.

Она, как Русь, — из жаркой бани.

Ныряет в снег, аж пар столбом.

Она кипит, она струится,

Уносит муть, штурмует тьму.

И ключевых своих позиций

Не уступает

никому!

«Рядовой гражданин…»

Рядовой гражданин.

А в наличии

Есть Советская власть у меня,

И партийных заданий величие,

И дорога,

и цель,

и броня,

И страна —

где в почете работники,

И священное чувство одно, —

Что со мной,

Как на первом субботнике,

Сам Ильич

Поднимает бревно.

«Он стоит уверенно и крепко…»

Он стоит уверенно и крепко.

Под ногами сталь броневика.

Не винтовку,

а простую кепку

Стиснула горячая рука.

Он везде,

Он постоянно рядом,

Исполин с простертою рукой.

Под его родным, отцовским взглядом

Стал другим,

воспрянул род людской!

Скромный, мудрый, небольшого роста —

Он таким безмерно дорог мне,

Не в броню закованный,

а просто Человек, стоящий на броне.

АЛЕКСАНДР ЯШИН (1913–1968)

^{31}

Вологодское новогоднее

С новой запевкой на Новый год

Девка на лавке веревку вьет.

Косы у девки до полу, до пят,

В ковте булавки — головки горят,

Брошка на ковте, пуговки в ряд,

Цветики на ковте…

Добер наряд!

А вьюга по окнам ставнями бьет,

В ров за деревней набит сумет,

Снег повсюду — не видно дров,

И вовки воют у самых дворов.

Гавкают собаки, боров ревет…

А девка на лавке веревку вьет,

Веревку вьет да припевку поет,

Припевку-запевку на Новый год.

«Вейся-повейся, крепка, ловка,

Вейся, свивайся, на смерть вовкам.

Справлю обновку, взамуж пойду —

На эту веревку лиху беду,

Чтобы свекровка была не зла,

Чтобы золовка была не в козла,

Чтоб не терять мне девичью стать,

С милым в ладу годов не считать,

Чтобы от сдобных печных пирогов

Духом парным распирало кров.

Вейся ж, свивайся…»

А вьюга ревет,

Девка на лавке веревку вьет.

1935–1936

Поле

О, поле, поле!..

А. Пушкин

Где конец его и где начало?

За два дня вокруг не обойдешь.

Рожь лежит: не ветром укачало —

Танки с глиною смешали рожь.

Здесь они, склонив стволы, стояли,

Как слоны в озерных тростниках,

Только птицы к ним не подлетали,

Не роились мухи на боках.

Трупы, загнивающие в яме,

Ржавые винтовки и штыки,

Желтый ров с размытыми краями,

Словно русло высохшей реки.

Гильзами забитые окопы,

Черепки яичной скорлупы,

Проволокой спутанные тропы,

И, как трупы, желтые снопы…

Полюшко родное!

Светлый воздух,

Политая потом грудь земли.

Уцелели радуги да звезды…

Чистым полем варвары прошли.

Мы стоим — бушлаты нараспашку:

— Ничего! Крепитесь, моряки!

Час придет — возьмемся за распашку:

Нам и поле поднимать с руки.

1941

Утром не умирают

Даже представить трудно,

Как я смогу опять

С вечера беспробудно,

Без сновидений спать.

Страшно, что сил не хватит

Выдержать до утра.

Сядьте на край кровати,

Дайте руку, сестра!

Все, кто болели, знают

Тяжесть ночных минут…

Утром не умирают,

Утром живут, живут…

Утро раздвинет стены,

Окна откроет в сад,

Пчелы из первой смены

В комнату залетят.

Птицы разбудят пеньем

Всю глубину двора,

Чей-нибудь день рожденья

Будут справлять с утра.

Только бы до рассвета

Выдюжить как-нибудь…

Утренняя газета

В новый поманит путь.

Да позвонят из дому,

Справятся:

«Как дела?»

Да навестит знакомый…

Только бы ночь прошла!

Тени в углах растают,

Тяжесть с души спадет,

Утром не умирают —

Солнце начнет обход!

1954–1955

Спешите делать добрые дела

Мне с отчимом невесело жилось,

Все ж он меня растил —

И оттого

Порой жалею, что не довелось

Хоть чем-нибудь порадовать его.