Совет юстиции - [39]

Гонзалес закрыл глаза и улыбнулся.

— Сегодня появился еще один отзыв о вашей книге. В «Ивнинг миррор». Читали? — мстительным тоном прибавил он.

Пуаккар, откинувшись в расслабленной позе на спинку глубокого мягкого кресла, покачал головой.

— В ней говорится, — безжалостно продолжил Пуаккар, — что из автора, который может так скучно писать о Марокко, как вы, вышел бы…

— Избавьте, — полусонным голосом пробормотал Гонзалес.

Они просидели минут десять, не произнося ни слова. Тишину нарушало лишь мерное тиканье маленьких часов на каминной полке да умиротворенный звук, с которым Пуаккар попыхивал трубкой.

— У меня создалось впечатление, — не открывая глаз, заговорил Гонзалес, — что Джордж ведет себя, как учитель, который задал двум ученикам сложную задачу, ни на секунду не сомневаясь, что они преодолеют все трудности и найдут решение.

— Я думал, вы спите, — сказал Пуаккар.

— Еще никогда я не был так бодр, — спокойно отозвался Гонзалес. — Я просто анализирую то, что нам известно. Вы знаете мистера Питера Суини?

— Нет, — ответил Пуаккар.

— Это член городского совета Челмсфорда. Умнейший и добрейший человек.

Пуаккар промолчал.

— Кроме того, он возглавляет движение «Рациональная вера», о котором, возможно, вы слышали.

— Не приходилось, — признался Пуаккар, говорил он спокойно, почти безучастно, но некоторая заинтересованность в тоне все же пробивалась.

— «Рационалисты», — сонным голосом пояснил Гонзалес, — отделились от новых унитариев, а новоунитарии — это сборище недовольных или чем-то обиженных людей.

Пуаккар зевнул.

— Но у «рационалистов» есть определенные цели, — продолжил Гонзалес. — А еще у них есть свой духовой оркестр, исполняющий слащавые песенки, сочиненные мистером Суини. Он довольно состоятельный человек, так что издает и распространяет свои сочинения за собственные деньги.

После этого Гонзалес замолчал на несколько минут.

— Цели, милый духовой оркестрик, музыканты которого получают ежемесячный оклад… из кармана Питера…

Пуаккар повернул голову и с интересом посмотрел на друга.

— К чему вы клоните? — спросил он.

— Сторонники рациональной веры, — монотонно продолжил Гонзалес, — это те люди, которые всегда находятся в меньшинстве. Они постоянно протестуют против чего-то: против пивных заведений, против мюзик-холлов, против поедания мяса, против вакцинации… против смертной казни, — добавил он негромко.

Пуаккар молчал, ожидая продолжения.

— Когда-то их считали кучкой зануд. Хулиганы приходили на их встречи и устраивали драки, полиция обвиняла их в препятствии правосудию, а некоторых из них даже упекли в тюрьму. Оттуда они вышли героями, и в честь них был устроен торжественный обед… Организатором его выступил Питер. Сейчас их уже никто не преследует — мученичество так дешево не купишь, — и общество это превратилось в полноправное движение, как модный нынче социализм, что доказывает: если чем-то заниматься долго и упорно, при этом громко заявляя «Pro bono publico»[14], это перестает раздражать людей, и они начинают верить вам на слово.

Теперь уже Пуаккар слушал друга очень внимательно.

— Сам Питер живет припеваючи, ему принадлежит множество домов в трущобах, он заманил в свое движением и других состоятельных дам и господ… «Рационалисты» любят устраивать демонстрации и делают это при каждом удобном случае. При этом они распевают свои песни протеста (Питер называет их «хоралы», и это очень удачное название, потому что указывает на их полурелигиозную суть), протеста против вакцинации, поедания животных и Бог знает против чего еще. Но из всех этих «месс протеста» самая важная для них та, которая была специально сочинена, чтобы показать, как им отвратительна смертная казнь.

После этого Гонзалес замолчал так надолго, что Пуаккар нетерпеливо бросил:

— И что же?

— Я пытаюсь вспомнить этот «хорал», — отстраненно произнес Леон. — Если мне не изменяет память, в одном куплете там есть такие слова:

Выйдем на славную битву смиренно

Да искореним великое зло!

Убийство все равно есть убийство,

Хоть и законом дозволено.

— Смысл последней строчки несколько размыт, — снисходительно прокомментировал Гонзалес, — но в общем и целом передает главную идею всего сочинения. Там был еще один куплет, сейчас его слова вылетели у меня из головы, но я думаю, что со временем вспомню их.

Тут он подался вперед и прикоснулся к руке Пуаккара.

— Когда мы на днях обсуждали… наш план, вы говорили о самой большой опасности, о том единственном, чего мы не можем избежать. Вам не кажется, что сторонники «Рациональной веры», с их протестами, демонстрациями, духовым оркестром и нелепыми хоралами, могут решить эту задачу?

Пуаккар вынул изо рта трубку.

— Вы — изумительный человек, Леон, — сказал он.

Леон подошел к шкафу, открыл дверцу ключом и вынул большую плоскую папку, похожую на те, в которых художники носят свои рисунки. Он развязал тесемки и перевернул несколько страниц. На то, чтобы собрать эти документы, у «Четверых благочестивых» ушло много времени и денег.

— Что собираетесь делать? — полюбопытствовал Пуаккар, когда его компаньон, сняв пиджак и нацепив на нос пенсне, уселся с каким-то большим чертежом за письменный стол. Леон достал из стола тонкий рейсфедер, с видом опытного чертежника внимательно осмотрел его кончик и аккуратно открыл чернильницу.