Совершеннолетние дети - [117]

Девушке нравится такая немногословность. Они уже вышли из того возраста, когда можно разбрасываться словами, не придавая им значения. Теперь Дарка уверена: скажи Данко «нет», это, к сожалению, будет настоящее «нет», а скажи он «да» — и это будет твердое «да».

Данко усвоил отличный, только ему присущий способ двусмысленными (в хорошем значении этого слова) шуточками проявлять свою симпатию к Дарке.

Вчера, например, Лялю осенила идея пойти на межу Веренчанки и соседнего села Киселева, искать остатки крепости, построенной еще во времена печенегов.

В Веренчанке погода соответствовала прогулке — не жарко, в небе ни облачка, — но когда подошли к готару, налетел порывистый степной ветер и так похолодало, что кое у кого посинели носы.

Данко тотчас снял с себя пиджак и накинул его на плечи Дарке.

— Даня, — Ляле не понравилась галантность брата, тем более что Стефко пошел без пиджака и ей предстоял выбор: воспользоваться пиджаком Костика, к которому она испытывала физическое отвращение, или стучать зубами, — не забывай, что три года назад у тебя было воспаление легких.

В ответ Данко настоят, чтобы Дарка надела пиджак.

Девушка просунула руки в рукава, и ей показалось, что это сам Данко обнял ее. Верно, и Данко о чем-то подумал: он так взглянул на Дарку, что она от смущения опустила глаза.

Позже, когда возвращались в село, он словно между прочим сказал:

— Ты знаешь, на Востоке, позабыл, где именно, существует поверие, что вместе с одеждой человеку передается и частичка души. Понимаешь, что произошло? Ты сегодня взяла частицу моей души, а сейчас я возьму частичку твоей… Что ты на это скажешь?

«Я хотела бы… чтобы это было не поверием, а явью, чтоб с сегодняшнего дня ты и впрямь отдал мне часть своей души и взял всю мою».

Орыська своим лисьим носом пронюхала, что Данко теплее относится к Дарке, и мучила подругу, требуя признаний. Пишет ли ей Данко любовные записочки? Приносит ли цветы? Играет ли серенады у нее под окнами, когда все укладываются спать?

Дарка с достоинством отвергла все. Неужели Орыська считает Данка таким ограниченным? Зачем писать, если они и так каждый день видятся? Для чего приносить цветы, если у нее под окнами целое море этого добра? Зачем, словно вору, пробираться ночью под окна, если можно поиграть на скрипке и днем?

— Если все это так, значит, ты для него ничто, — вынесла приговор Орыська.

Дарку совершенно не задела Орыськина бестактность. Она просто не поверила этой лисе. У нее было достаточно оснований предполагать другое. Как она могла быть для Данка «ничем», если они обменялись душами? Орыська просто мстит подруге за то, что ей не удалось поймать Данка в свои сети, вот и все!

Папа все откладывал поездку в Черновицы для подыскания новой «станции». И вдруг в один прекрасный день вопрос был решен на месте, в Веренчанке. К матери неожиданно приехала погостить ее старая приятельница, еще по семинарии. Мама, как это обычно водится между подругами, поделилась с пани Фрозей своими горестями, и та решила, что Дарке лучше всего жить у ее матери на Домнике. Старушка живет одна в собственном домике, и девочка будет там как у Христа за пазухой. Правда, далековато от гимназии, но зато какой воздух! Впору не дышать, а пить, как молоко!

Мама давно знала эту семью и была спокойна за дочку. Отдавала свое дитя в заботливые руки.

Понятно, теперь мама была рада, что Дарка настояла на своем и отказалась от «станции» у Дуток. В жизни нет ничего плохого, что позже не обернется хорошим.

Бабушка, позабыв, как воевала с внучкой, теперь расхваливала Даркину сметливость. Как хорошо, что девочка догадалась забрать от Дуток свою подушку!

Данко, узнав, что Дарка будет жить на Домнике, тоже очень обрадовался. На Домнике жил и он.

— Держись теперь, отныне ты попадешь под мой контроль. Не бойся, я каждый день буду забегать к тебе, проверять, как ты готовишь уроки…

Конечно, Данко шутил, но такие шутки благодатной росой падали на Даркино сердце. Теперь и Данко признался, что тоже недолюбливал Лидку.

— Языкаста, бестактна и глупа, как сапог. И потом я вообще не люблю, когда бесцеремонно вмешиваются в мои личные дела.

Как ничего нельзя знать наперед! В начале каникул Дарка не ждала от них ничего хорошего, а тем временем эти неполные шестьдесят дней были сотканы из сплошной радости. Если и возникали тени, то они еще ярче оттеняли свет.

Даже Ляля, которая вначале держалась Орыськи (та ловко пустила пыль в глаза рассказами о жизни в Гицах), теперь решительно перекочевала на Даркину сторону.

Софийка и Орыська последнее время были целиком поглощены заготовкой маринадов и варенья на зиму. Улянычу приходилось за компанию сидеть с ними дома. Пражский и Костик тоже реже заглядывали в клуб, говоря, что не могут примириться с тем, что на их долю приходится по половинке девушки. Так что «братия», в сущности, состояла из четырех человек — Ляли, Стефка, Дарки и Данка.

Эта четверка не пускалась в дальние странствия, но Ляля и без того умела находить для прогулок интересные места».

Сегодня они собрались с кувшинчиками за ежевикой, которой, если верить Ляле, в лесу больше, чем листьев. Как и следовало ожидать, ягод оказалось очень мало (их собрали еще с утра), зато Ляля «открыла» живописные кусты шиповника с пурпурными кораллами, продолговатыми, словно миниатюрные вазы. Девушка тут же припомнила, что из шиповника приготовляют чудесное вино и мармелад, и тотчас приказала кавалерам обобрать все до единой ягодки. Стефко покорно принялся за работу и не бросал, хотя из пальцев сочилась кровь, а Данко совсем отказался от этого «колючего дела». Он уселся на пригорке и иронически поглядывал, как Стефко при каждом уколе высасывает кровь из пальцев.