Совершенно не обязательные смерти - [31]

– Правильно, – говорит Лейла. Кэтлин удивленно смотрит на нее. – Ты же не хочешь, чтобы он волновался?

– Не хочу, – осторожно отвечает Кэтлин. – Для этого пока слишком рано.

– Пока, – эхом повторяет Лейла. И снова эта улыбка на ее лице.

Может, ей тоже нравится Лон?

Разговор об этом заходит позже, когда мы идем к замку в сгущающихся сумерках.

– Не удивлюсь, если так, – кивает Кэтлин. – В Баллифране мало годных парней.

– И двое из них – ее братья. Остаются только Эдди и Лон. Если, конечно, Лейла не би. Ты же не станешь из-за этого переживать?

– Еще чего! Лону-то я нравлюсь. – На лице Кэтлин широкая, полная надежды улыбка.

– Разумеется нравишься. Ты невероятная.

– Да, я такая, – соглашается Кэтлин и дает «пять» растущему у дороги дереву. – Но это не значит, что все от меня в восторге. У нас свобода воли и всё такое. Это что-то вроде секс-лотереи.

– Спешу напомнить, что мне Лон категорически не нравится.

На самом деле, я много чего могу сказать на его счет, но не хочу портить момент. Кэтлин светится от счастья, когда думает о нем. А потом дорога поворачивает, и мы буквально прирастаем к земле.

Перед нами, широко раскинув лапы, лежит мертвая лиса. Красное на сером и зеленом, на синем и фиолетовом.

До этого дня я видела лис только в книгах, на фотографиях и по телевизору. У этой мех ярко-рыжий. Как закат. Как осенние листья. Лапы черные, на хвосте белая кисточка. Местами мех пропитался кровью и побурел. Над ней не жужжат мухи. Грудная клетка вскрыта, спутанные внутренности выворочены. Судя по всему, это сделали недавно.

Кэтлин стоит неподвижно, словно окаменев. Я сажусь на корточки рядом с мертвой лисой и принимаюсь высматривать и вынюхивать.

Подсвечиваю фонариком, чтобы разглядеть все в подробностях.

Не знаю, что заставляет меня делать это. Но я не могу иначе. Что-то не так с этой лисой, и дело не в том, что с ней жестоко расправились.

У меня перед глазами распростертое на земле обгоревшее тело отца.

– Мэдлин, – окликает меня Кэтлин. А потом еще раз: – Мэдди?

Опускаюсь на колени и приближаю ухо к лисьей пасти. Оттуда веет теплом. Значит, лису убили совсем недавно. Скоро она остынет и околеет, как происходит со всеми мертвецами.

Это случилось несколько минут назад. Пока Лейла пересказывала нам сплетни о Лоне, кто-то издевался над несчастным животным.

– С этой лисой что-то не так, – бормочу я, чувствуя, как Кэтлин сверлит меня взглядом.

Сама же напряженно всматриваюсь в лес, в деревья и сплетение ветвей в поисках ответов. Яркие мазки крови на холсте опавшей листы. Поворачиваюсь к сестре.

Земля сочится неправильностью происходящего. Я ощущаю это всем своим существом.

Губы Кэтлин движутся, ладони прижаты друг к другу. Она молится. Я пристально смотрю на нее, не так, как обычно. Это не помогает.

Наше дыхание сливается над мертвым телом. Кэтлин вглядывается в хрупкую грудную клетку – белые кости, красная плоть. Линии разреза чистые, четкие, словно их оставил скальпель или один из навороченных кухонных ножей, которые Брайан купил в Азии. Но есть участки с неровными краями, будто кто-то рвал мясо руками или зубами. Кое-где из тела торчат булавки – кто-то пришпилил лису к земле, как бабочку, пойманную для коллекции.

Кэтлин гладит черную лапку:

– Бедняжка. Надеюсь, она упокоилась с миром.

Я неотрывно смотрю на деревья, думая о том, кто это сделал. Возможно, он рядом. Возможно, совсем близко.

Тяну Кэтлин за локоть – пора идти.

Она кивает.

Мы молча идем по темному лесу. Кэтлин держит меня за руку, как в детстве.

Мертвая лиса остается лежать на мягкой лесной подстилке.

Как насмешка над прекрасным созданием, которым она была совсем недавно.

Примула (цветок святого Петра, укрепляет здоровье)

Путь домой лежит через недружелюбный лес, где перекрестки мерцают в лунном свете. Я все время оглядываюсь, и Кэтлин тоже. Тропинка ложится под ноги черным змеиным языком. Нужно было оставлять за собой след из хлебных крошек, когда мы шли к Лейле. Чтобы он привел нас обратно в замок, как детей в страшной сказке. У Кэтлин холодные руки, она вся дрожит.

Глажу ее по спине.

– Мэдлин, эта лиса… она напомнила мне… Никак не пойму что именно. Но я смотрела на нее, и у меня было такое чувство, будто это не мертвое животное, а кто-то, кого мы знали. Меня будто в живот ударили.

– Я тоже это почувствовала, – сглотнув, говорю я. – И…

– Что, захотелось швырнуть в нее солью? – Губы Кэтлин изгибаются в намеке на улыбку. Она хорошо меня знает. Соль – чтобы отвести беду. Металлические предметы, завернутые в ткань и закопанные в землю.

– Еще как. И не просто швырнуть, а насыпать на бедняжку целую гору, – отвечаю я с наигранной веселостью, но голос меня подводит.

– Этот лес не предназначен для людей, его как будто стерли со всех карт, – бормочет Кэтлин. А потом принимается шептать «Аве Марию».

Кэтлин молитва успокаивает, но мне от нее становится только хуже. Паника подступает к горлу, дыхание учащается.

Заметив это, Кэтлин замолкает. Она действительно хорошо меня знает.

– Хотела бы я… – начинает она и сбивается с мысли. – Ты помнишь? Про лису…

– Кэтлин, я тебя не понимаю.

– Ну знаешь, как бывает, когда снится яркий сон, а потом просыпаешься и можешь вспомнить только разрозненные картинки? И то, что чувствовала во сне. И вот ты перебираешь эти картинки и ждешь, что остальные тоже всплывут, но этого не случается. А потом вдруг видишь миску с хлопьями или какую-то вещь синего цвета – и на тебя вдруг снисходит озарение!