Совершенно не обязательные смерти - [24]

И снова дую.

Что важнее – поспать перед школой или не сойти с ума?

Хотя, боюсь, выбора у меня не осталось. Добавляю в чай щедрую ложку меда, еще раз разминаю листья и начинаю размешивать.

По часовой стрелке?

Нет, против часовой.

Три оборота против часовой стрелки. Или семь.

Я возвращаюсь наверх, заботливо прижимая к груди соль. Тихо проскользнув в комнату Кэтлин, кладу заветную коробочку под кровать. Затем спешу к маме, в противоположное крыло замка. В коридорах темно, завитки лепнины убегают под потолок. Я слышу гудение пауков, плетущих паутину.

Мои чувства обострились до предела, все вокруг стало ясным и четким.

Не знаю, радоваться этому или бояться.

Мама крепко спит рядом с Брайаном. Я здесь незваный гость.

Она не одна. Одеяло сползло, обнажив грудь Брайана, и в лунном свете я вижу какие-то надписи на его коже. Шмыгнув носом во сне, он прижимается к маме. Я опускаюсь на корточки и кладу соль под кровать.

Когда я выпрямляюсь, все выглядит именно так, как должно. Игра света. Иду к себе, ощущая, как усталость вытесняет напряжение. Я могла бы проспать неделю, но у меня осталось всего три часа. Лучше, чем ничего. Забираюсь в кровать и натягиваю одеяло.

До меня доносятся звуки ночного Баллифрана: шелест опавших листьев, лязг водопроводных труб, вопли совокупляющихся кошек (или лисиц). Кэтлин они забавляют, но я их терпеть не могу. Не могу избавиться от мысли: а вдруг это ребенок кричит? Потерявшийся ребенок, которому страшно и больно.

В детстве у нас была книга сказок, оставшаяся от папы. Она принадлежала ему, когда он был маленьким. Некоторые сказки были веселыми, а некоторые – довольно жуткими. Помню, там говорилось о ведьме, которая жила в избушке на курьих ножках. В полудреме мне кажется, что у этой ведьмы лицо Маму.

Она заманивала к себе маленьких девочек. Иногда помогала им, а иногда съедала. Она сама решала, как поступить. Сила была на ее стороне.

И пока не войдешь в ведьмину избушку, не узнаешь, что тебя ждет.

Баба-яга, Аойфе из легенды о детях Лира, мистер Лис, даже Дева Мария. Сильные мира сего, которых нужно умаслить. У каждого из них свои тайны. Как и у Баллифрана. Здесь каждый человек – как закрытая дверь.

Нам следует быть очень осторожными.

Ольха (для постановки диагноза)

Проснувшись утром, я обнаруживаю, что Кэтлин уже встала. Я спала так крепко, что не услышала будильник, и теперь страшно опаздываю. Натянув жуткий полиэстеровый свитер, бегу вниз. Мама с Кэтлин сидят на кухне и пьют кофе, как женщины из рекламы эспрессо. Идеальные прически, на лицах макияж. Солнечные лучи гладят их по волосам. А я вдруг понимаю, что у меня на штанине дырка, через которую видно небритую ногу.

– Ты чего так поздно? – спрашивает мама неестественно бодрым голосом.

Кэтлин сидит с непроницаемым лицом. Судя по всему, они говорили обо мне. Я открываю рот – нужно же что-нибудь сказать.

– Я почти не спала, – отвечаю я и этим ограничиваюсь.

Мама намазывает мне тост маслом, я запихиваю его в рот и хватаю сумку.

– Может, все-таки заразилась от Кэтлин. – В последней фразе чуть больше яда, чем я собиралась в нее вложить.

– А мне уже гораздо лучше.

Кэтлин явно собралась идти в школу. Форма сидит на ней как влитая. К моей же прилип какой-то лист. Понятия не имею, откуда он взялся. Мама снимает его и выбрасывает в ведро.

– Посмотри на себя, – начинает она, но я не в настроении выслушивать замечания. Выражение маминого лица смягчается. – Может, ты правда заболела? Хочешь, налью тебе особого чая Маму?

Я фыркаю и заталкиваю в сумку школьный завтрак.

По пути к автобусной остановке спрашиваю Кэтлин, о чем они с мамой говорили.

– Ни о чем, – невозмутимо отвечает Кэтлин.

Я вижу, что она врет, и спрашиваю снова.

– Думаю, ты сама знаешь, – наконец сдается она. – Мама нашла коробку и разозлилась. Но нам нужно в школу, поэтому тебе нельзя расстраиваться.

– Я не могу расстраиваться или не расстраиваться по собственному желанию. Это так не работает.

– Понимаю, – говорит Кэтлин. – Но мама опять завела шарманку о том, что ты странно себя ведешь, устраиваешь беспорядок и что тебе нужно пойти к психологу. Мы это уже сто раз слышали.

– Да, – вздыхаю я, и наши с Кэтлин взгляды пересекаются.

Ее глаза точь-в-точь как мои – та же форма, тот же цвет, – но за ними прячется совсем другая душа. Я вижу, как сестра беспокоится обо мне. Дело не в соли – за это она меня не осуждает, – а в наших с мамой разногласиях.

Я чувствую, что после школы меня ждет непростой разговор, и заранее переживаю. В горло как будто затолкали стопку медяков. В животе ворочается тяжелый ком, во рту появляется железный привкус грядущих неприятностей. Я сглатываю. Нужно сменить тему. Вспомнить что-нибудь хорошее прежде, чем я начну плакать. И я рассказываю Кэтлин об Уне. О том, какая она красивая, умная и как она плавает в пруду за домом.

– Кажется, она та еще зануда, – беспечно замечает Кэтлин.

– Вот и нет. Когда она рядом, у меня получается общаться с людьми. И они меня слушают!

Грустно, конечно, что для меня это – повод торжествовать, но глупо отрицать очевидное.

– Прогресс! – Глаза Кэтлин сияют. – Я тобой горжусь. А что-нибудь странное в школе случилось?