Сова по имени Уэсли - [57]

– Ну что, птица-говорун, – сказала я, – поболтаешь о чем-нибудь для доктора Пэнфилда?

Уэсли взлетел на карниз, потом перебрался на мою кровать и стал осматривать каждую складочку, пытаясь найти что-нибудь интересное. Может, получится вон в ту целиком залезть? Он просунул голову в большую складку. Нет, тело все равно не помещается. «И-и-и, И-и-и!» – прокричал он, взмыл в воздух и набросился на свою личную подушку. Я присела на край кровати, и он с интересом перевел взгляд на меня.

– Вж-ж-ж-ж-у-у-у-у! – крикнул он (этот тихий крик многим напоминал звук, издаваемый ножовкой), прося журнал.

– Хочешь журнал, Уэс? – уточнила я.

– Чирик-чирик! – значит, «да».

– Ладно, держи.

Он тут же начал раздирать его на кусочки. Через некоторое время ему это надоело, он захотел на ручки и подошел ко мне с тихим, едва различимым щебетаньем. Записывающее устройство, тем временем, все еще работало. Мы тихо переговаривались с Уэсли, а звуки, издаваемые им, попадали на пленку. Потом он забрался ко мне на руки и уснул, как всегда, на животе, свесив ноги и уложив голову в мою левую ладонь. Я гладила его по загривку и почесывала за ушами, а он издавал звуки столь тихие, что я их толком не слышала – лишь чувствовала рукой движения его диафрагмы. Я отвечала ему с почти той же громкостью и мягкостью, давая понять, что слышу его.

Ранние утренние часы всей следующей недели я провела, записывая звуки сипух у кофейни «La Costa». Птенцы уже начали делать короткие перелеты до ближайших деревьев, иногда оставаясь там на целый день. Теперь посетители вдруг заметили сов и начали спрашивать о них Джона. Эти крохи были так прекрасны, что днем стали собирать небольшие группки любителей наблюдать за птицами. Однако с двух до пяти часов утра они были мои и только мои.

Поскольку малыши научились летать, за ними стало трудно следить из машины, и я впервые решила из нее выбраться во время записи. Я старалась не совершать резких движений, двигалась медленно и аккуратно, и, как ни странно, сова-мать не стала мне угрожать – возможно, считала, что ее птенцы в этом возрасте уже должны быть способны за себя постоять. Я заметила, что отец семейства явно сдавал – у него кончались силы, он выглядел очевидно нездоровым. Он все еще охотился без передышки, вынужденный таскать еду птенцам; разница была лишь в том, что теперь они по-настоящему нападали на него каждый раз, когда он приносил к башне очередную мышь. Они уже почти доросли до его размера, так что ему было трудно отбиваться. Он уже не мог тянуть такую лямку.

Я подумала о пакете с замороженными мышами, лежавшем у меня дома на холме неподалеку. Я не могла спокойно стоять и смотреть на то, как он, истощенный и измученный, раз за разом приносит в гнездо еду, только чтобы подвергнуться очередному групповому нападению своих детей. Он был предан им до конца и выкладывался тоже до конца.

Я съездила домой, вытащила из морозильника пакет с мышами и разморозила достаточно, чтобы хватило всей семье примерно на сутки. Хоть папа-сова передохнет, подумала я. Вскоре я уже снова была на парковке с пакетом мышей в руках. Если забрасывать мышей по одной на крышу, то птенцы явно смогут получить свою норму и насытиться, а у несчастного самца появится, наконец, хоть один выходной. Я взяла одного грызуна, размахнулась и бросила. До крыши башенки он не долетел катастрофически – у меня всегда было плохо с такими вещами. Я пробовала снова и снова, но руки мои сильнее от этого не становились.

И вот представьте себе картину: я стою на парковке торгового центра в два часа ночи и швыряюсь непонятно во что дохлыми мышами, как сумасшедшая. Я настолько увлеклась своей миссией, что в какой-то момент обнаружила, что вокруг меня уже собралась группа подростков в черной коже, с пирсингом и татуировками, бритоголовых и накачанных. Внезапно я почувствовала себя очень одинокой, очень мелкой, очень блондинистой и в целом напуганной до икоты. Подростки просто смотрели на меня.

– Ты че вообще творишь? – поинтересовался наконец самый здоровый из них.

– Э-э… – сердце ушло в пятки и наотрез отказывалось возвращаться. Я показала вверх.

– Вон, видите там сов?

– Не, не вижу никаких сов.

– Ну… В общем, там наверху гнездо сипух. А отец семейства, он, э-э… Он очень устал, потому что он уже много месяцев охотится каждую ночь напролет, а дети его кошмарят и нападают на него из-за еды. А он и так не успевает их всех прокормить. Вон-вон, гляньте, это вот он как раз!

Я снова показала пальцем. Здоровый детина поднял голову.

– А, ну типа да, вижу.

– А крики эти истошные слышите? Вот это птенцы.

– Че, это птенцы так орут? Ни*уя себе!..

Как ни странно, он, кажется, заинтересовался. Возможно, эта ночь все же не была для меня последней на этой грешной земле.

– Ну вот, да, смотрите, вон на том дереве сидит один из птенцов, а остальные – там, на крыше, – все пацаны задрали головы.

– В общем, я пытаюсь забросить им туда мышей, чтобы дать их отцу передохнуть, но бросаю я не ахти, и в итоге вот весь двор завален мышами, я не могу их забросить так высоко.

Они впервые за весь разговор оглянулись и оценили разбросанных по асфальту дохлых мышей. Потом перевели взгляды на пакет с грызунами у меня в руке. Потом на четыре трупика, зажатые в другой руке.