Сотворение мира - [5]

Шрифт
Интервал

На руках торговки Любы во пурге распятый, —
Рвите, рвите, налетайте, по дешевке сбуду
Выпивохам да пройдохам, черни, сброду, люду,
А не наглым иноземцам с масленым карманом,
А родной толпе дремучей,
хвойной, дымной, рваной.
ПЕСНЯ
Ох, Расея моя, Расея.
Головою — о край стола…
Каменея, горя, леденея,
О, куда б от тебя ушла?!
Горевая твоя простуда
И чахоткин, с подхрипом, рык…
Средь зверья твоего и люда
Расплескался мой жалкий крик.
Задери головенку: страшно!..
Коли страшно — к земле пригнись…
Вот они, кремлевские башни, —
Им, кровавым, да поклонись.
Ты из вервия мне свивала
Сети, петли, мешки, хлысты…
Ты поземками целовала
По-над грудью моей — кресты!
Но я землю рвала ногтями!
Ела падаль твоих полей!
Снег твой мечется меж горстями
Сирым клекотом журавлей!
И, на нежном пригорке стоя
По-над Волгою в синем дыму,
Я молюсь — твоей красотою —
За вкусивших твою тюрьму!
За тебя проклявших, бежавших
Во заморских быков стада,
За любимых, друг друга сжавших
Пред прощанием — навсегда, —
Как в горсти — да твою землицу…
Я люблю тебя, я люблю:
Мне любовь та, Расеюшка, снится,
Но плюю, хриплю — во хмелю
Ненавидящем,
пламя сея
Воплем, дланью, нутром, очьми:
Ох, Расея моя, Расея,
Заполярной совой косея,
Всей кандальною Гипербореей —
Всю свободу мою возьми.
АДАМ И ЕВА
Звезды дули в пазы и во щели.
Звезды жестко крестили окно.
Смертный одр не страшней колыбели,
Но царями любовной постели
Стать не всем в дольнем мире дано.
И в династии сей ты двадцатый
Или первый — не ведать о том!
Вот на лбу — поцелуйная цата,
Вот лобзанье — нательным крестом…
Тело вспыхнет вулканами, лавой.
Сладко выгнется плод — ешь и пей!
Над кроватью дешевою, ржавой —
Веер простоволосых лучей!
Допотопная, дикая сила,
Ласка, будто лисенка… — до слез… —
Та коса, что века нас косила
Вплоть до лунных старушечьих кос, —
Это чрево ли Евы пылает,
Это дух ли Адама горит —
Это Марс над постелью рыдает
И Венера объятие длит!
Вширь — по стеклам — хвощи ледяные…
Митинговый — на улице — гул…
И ругательства хана Батыя
Из-за двери, что бомж распахнул…
И, распяты, раскинувши длани,
Разметав медногорлую плоть,
Понимают: любви окаянней
Нет в земле, кою проклял Господь.
ОМУЛЕВАЯ РЫБАЧКА ЗИНАИДА
Я приду к тебе. Руки твои красны.
Веки от култука и слез тяжелы.
Мне всю жизнь приходили дикие сны
Из таежной мги, ледовитой мглы:
Круглобокой кадушкой кренится карбас.
На Полярной звезде стрекоза висит!
И Луны слепой великаний глаз
Прямо в бабье сердце мое косит.
Тянем сети мы. Ты — смугла, стара.
На руках моих сильных — жил синих сеть.
Тянем омуля мы — всю ночь, до утра:
Тяжело: впору лечь и враз помереть.
Как играют мощные рыбьи тела —
Древней яростью,
Тусклым сребром купцов,
Не хотят под нож — а наша взяла,
А култук первобытный свистит, свинцов!
Зинаида! Вот омуля засолим!..
…Руки мерзлые жадно вцепились в сеть.
Наш карбас молитвой Зины храним.
Не потонем. Будем жить и стареть.
Я — в объятьях дрожать, огольцов рожать,
Да всей кожей чуять: Конец грядет!..
Ты — в руках заскорузлых свечу держать
Над серебряной рыбой
Во хлябях вод.
ВИТРИНА
…Целуй же лопатками серый тот дом!..
Втирайся, вжимайся шубенкой!..
Эх, тот магазин был задуман на слом —
Сельмаг, мышеловка, избенка, —
А этот!..
Гигантской витрины хрусталь,
А за хрусталем — мешанина:
Парча из Японии, козия шаль,
Дворцом — ветчина, солонина…
Все втридорога! Вот заколка и брошь,
Вот камни повисли на нитке —
О, ты без того ожерелья умрешь,
Последние скинешь пожитки —
А купишь!.. Глядит манекенша одна,
Как под автоматом ведома…
О, звери!.. Не троньте — то мать и жена…
А рядом — соцветье Содома:
Игрушки — бедняцкие пупсы; духи,
От коих и ноздри танцуют,
И печень!.. — и Книги Святые — стихи, —
Как шмотками, ими фарцуют…
Усыпана золотом пчелок парча:
О, фон галактический, темный…
А дале в Витрине — киот и свеча,
А дале — лишь ветер бездомный…
Гляди же! На выбор! Бери! Покупай!
Страна тебе все предложила —
Икорный, коньячный, севрюжный ли рай,
Стиральное черное мыло…
И за хрусталем, за стеклом — города
В алмазной пыли радиаций,
Искристые шубы, плохая еда,
С которой больным — не подняться, —
Вещей дорогих уцененный обвал
Грохочет в пустую корзину!
Ты здесь покупал? Продавал? Предавал?..
Гляди ж на родную Витрину
Теперь из такой запредельной дали,
Где души считают на франки, —
На эти сараи, собак, корабли
Во льдах, с пирогами гулянки,
На шлюшек с густым турмалином скулы,
На мрачное войско завода,
На церковь, где крестит мальчонку
из мглы
Рука золотого народа.
ЗВЕЗДА ПОЛЫНЬ. НОЧЬ
Распахнулись, раздвинулись, зашевелились
Дымной ночи — из перьев вороньих — крыла…
Как давно мы не плакали. И не молились.
А молились — молитва до звезд не дошла.
Горький город заснул. Украшений янтарных —
Фонарей — он не сбросил. В окно я гляжу,
Как в бездонную бочку. Созвездий полярных
Голубой, золотой сок течет по ножу.
Во носках шерстяных, во халате, что стеган,
Грея руку щекой, зрю в кухонном окне
Ту Звезду, что космата, как Людвиг Бетховен,
Ту Звезду, от которой погибельно мне.
От нее не лучи, а полынные ветки
Брызжут уксусом, ржавчиной, солью, песком —
И двоятся, троятся, сбираются в клетки
И в снопы, и во снежный сбиваются ком —
И багрянцем безумствуют протуберанцы!
И молюсь я о сгибших в разливах кровей —
О, корейцы ли, немцы ли, азербайджанцы —

Еще от автора Елена Николаевна Крюкова
Коммуналка

Книга стихотворений.


Аргентинское танго

В танце можно станцевать жизнь.Особенно если танцовщица — пламенная испанка.У ног Марии Виторес весь мир. Иван Метелица, ее партнер, без ума от нее.Но у жизни, как и у славы, есть темная сторона.В блистательный танец Двоих, как вихрь, врывается Третий — наемный убийца, который покорил сердце современной Кармен.А за ними, ослепленными друг другом, стоит Тот, кто считает себя хозяином их судеб.Загадочная смерть Марии в последней в ее жизни сарабанде ярка, как брошенная на сцену ослепительно-красная роза.Кто узнает тайну красавицы испанки? О чем ее последний трагический танец сказал публике, людям — без слов? Язык танца непереводим, его магия непобедима…Слепяще-яркий, вызывающе-дерзкий текст, в котором сочетается несочетаемое — жесткий экшн и пронзительная лирика, народный испанский колорит и кадры современной, опасно-непредсказуемой Москвы, стремительная смена городов, столиц, аэропортов — и почти священный, на грани жизни и смерти, Эрос; но главное здесь — стихия народного испанского стиля фламенко, стихия страстного, как безоглядная любовь, ТАНЦА, основного символа знака книги — римейка бессмертного сюжета «Кармен».


Красная луна

Ультраправое движение на планете — не только русский экстрим. Но в России оно может принять непредсказуемые формы.Перед нами жесткая и ярко-жестокая фантасмагория, где бритые парни-скинхеды и богатые олигархи, новые мафиози и попы-расстриги, политические вожди и светские кокотки — персонажи огромной фрески, имя которой — ВРЕМЯ.Три брата, рожденные когда-то в советском концлагере, вырастают порознь: магнат Ефим, ультраправый Игорь (Ингвар Хайдер) и урод, «Гуинплен нашего времени» Чек.Суждена ли братьям встреча? Узнают ли они друг друга когда-нибудь?Суровый быт скинхедов в Подвале контрастирует с изысканным миром богачей, занимающихся сумасшедшим криминалом.


Врата смерти

Название романа Елены Крюковой совпадает с названием признанного шедевра знаменитого итальянского скульптора ХХ века Джакомо Манцу (1908–1991), которому и посвящен роман, — «Вратами смерти» для собора Св. Петра в Риме (10 сцен-рельефов для одной из дверей храма, через которые обычно выходили похоронные процессии). Роман «Врата смерти» также состоит из рассказов-рельефов, объединенных одной темой — темой ухода, смерти.


Русский Париж

Русские в Париже 1920–1930-х годов. Мачеха-чужбина. Поденные работы. Тоска по родине — может, уже никогда не придется ее увидеть. И — великая поэзия, бессмертная музыка. Истории любви, огненными печатями оттиснутые на летописном пергаменте века. Художники и политики. Генералы, ставшие таксистами. Княгини, ставшие модистками. А с востока тучей надвигается Вторая мировая война. Роман Елены Крюковой о русской эмиграции во Франции одновременно символичен и реалистичен. За вымышленными именами угадывается подлинность судеб.


Безумие

Где проходит грань между сумасшествием и гениальностью? Пациенты психиатрической больницы в одном из городов Советского Союза. Они имеют право на жизнь, любовь, свободу – или навек лишены его, потому, что они не такие, как все? А на дворе 1960-е годы. Еще у власти Никита Хрущев. И советская психиатрия каждый день встает перед сложностями, которым не может дать объяснения, лечения и оправдания.Роман Елены Крюковой о советской психбольнице – это крик души и тишина сердца, невыносимая боль и неубитая вера.