Соседи - [60]

Утром в субботу Илья Александрович сказал Валерику:

— Приказываю: в пять вечера быть в лучшей форме, с самым праздничным настроением, поскольку пойдешь со мною на наш завод.

— А что я там буду делать, на вашем заводе? — спросил Валерик.

— Хочу, чтобы ты увидел начало традиции.

— Какой традиции? — спросил Валерик. Илья Александрович ответил лаконично:

— Увидишь.

Завод, на котором работал Громов, находился далеко от центра, на шоссе Энтузиастов. Был не по-осеннему жаркий полдень, небо казалось сиреневым от дыма множества заводских труб.

— Это рабочий район Москвы, — сказал Илья Александрович. — Кругом, куда ни глянешь, повсюду заводы.

— Должно быть, здесь трудно жить, — сказал Валерик.

— Чем трудно?

— Дышать нечем, сплошной дым.

Илья Александрович пожал плечами:

— А что будешь делать? Мы уже все как-то привыкли, работаем здесь давно, во всяком случае, многие из нас, проводим на нашем заводе уйму времени и ничего, как видишь, справляемся.

Негромко засмеялся. Валерик посмотрел на него и словно впервые увидел, какой Илья Александрович здоровый, крепкий, какие у него широкие, развернутые плечи и яркий румянец! В самом деле, он не солгал: вполне справляется с дымом, и ничего, здоров на вид, лучше и желать нечего...

Они дошли до двухэтажного особняка, рядом с бюро пропусков завода.

— Это наш клуб, — сказал Илья Александрович, вместе с Валериком поднимаясь по широкой лестнице на второй этаж.

В большом многооконном зале собралось много людей. Валерик огляделся. Нигде ни одного свободного места. Однако кто-то из третьего ряда махнул рукой Громову, и они уселись рядом, он и Валерик.

Кто-то оказался толстым, шумливым, огромного роста человеком, который и минуты не сидел спокойно, багровые щеки его лоснились, немного оттопыренные уши горели рубиновым цветом, то и дело он вскакивал, кому-то кивал, с кем-то переговаривался, подмигивал, улыбался...

— Очень тебя прошу, перестань таращить на него глаза, — шепнул Илья Александрович Валерику. — В общем-то, он славный мужик, лучший лекальщик завода, мой тезка, зовут его тоже Илья, а за толщину и за рост прозвали Муромцем. Илья Муромец.

— А почему он все время вертится? — спросил Валерик.

— Не обращай внимания, делай вид, что ничего не замечаешь, тут вот какая штука, сегодня его сын в центре внимания, и он волнуется за него.

— Где его сын? — спросил Валерик.

— Скоро увидишь, только заметь себе, не только один его сын в центре внимания, одним словом, скоро все сам поймешь.

Внезапно грянула музыка. Валерик вздрогнул от неожиданности. Поднял голову: наверху, под самым потолком, на просторном длинном балконе уселись музыканты.

— Это наш заводской оркестр, — сказал Илья Александрович.

Оркестр начал с «Подмосковных вечеров», потом перешел на «Журавли». И замолчал внезапно, когда на сцену вышел худощавый седоволосый человек в грубом черном свитере с широким воротом.

— Наш предзавкома, — сказал Илья Александрович. — Герой Советского Союза, бывший танкист.

Предзавкома поднял руку, зал постепенно стал затихать.

— Товариши, — глуховатым голосом начал он, — разрешите объявить наш праздник открытым...

Снова заиграл оркестр, теперь уже торжественный марш, и под звуки марша в зал вошли примерно с полсотни юношей, одинаково одетых в темно-синие куртки с блестящими пуговицами. У всех через плечо были красные муаровые ленты.

— Это пэтэушники, — пояснил Илья Александрович. — Наш завод шефствует над их училищем, и они уже несколько лет проходят практику в наших цехах. Сейчас ты увидишь: этих ребят, выпускников, будут посвящать в рабочие. Праздник так и называется: «Посвящение в рабочие».

Играл оркестр, сверкали магниевые вспышки фотоаппаратов, один за другим на сцену поднимались старые рабочие, инженеры, молодые производственнники. И все они произносили теплые напутственные слова ребятам, которым суждено в недалеком будущем сменить их на рабочих местах. Ребята стояли молча, оглушенные музыкой, яркими юпитерами, громкими речами.

Валерику казалось, что он в театре. Дома ему пришлось всего раза три или четыре быть в театре, один раз он поехал в Челябинск и видел спектакль «Недоросль» в Драматическом театре имени Цвиллинга.

До сих пор помнился тот особенный, как бы фосфоресцирующий свет, который царил на сцене, необычная, праздничная атмосфера, пронизывавшая все вокруг, лица артистов, все, как один, казавшиеся прекрасными и яркими.

И вот теперь все, что Валерику довелось увидеть в зале заводского клуба, вдруг представилось похожим на тот давнишний спектакль, и лица ребят, стоявших на сцене с муаровыми красными лентами через плечо, казались все, как один, необычно красивыми.

Потом на сцену стали выходить рабочие, мастера ПТУ и все они говорили о том, что сегодня для каждого из них примечательный день, который наверняка запомнится надолго.

В конце выступил бывший танкист, предзавкома. Он вышел на сцену, в зале стало тихо.

— Что я вам скажу? — начал предзавкома, улыбнулся, оглянувшись на ребят. От улыбки лицо его, усталое, в морщинах, оживилось, стало словно бы моложе. Он встряхнул еще густыми волосами, блестя глазами, и, должно быть, не один человек в этом зале вдруг подумал о том, какой он был в юности лихой, неотразимый в непринужденном своем обаянье. — Я вам вот что скажу, — продолжал он. — Может быть, кто-нибудь из вас читал, а кто-нибудь и слышал об одном интересном обычае, который издавна царит на кораблях. Как только корабль пересечет экватор, всех молодых матросов, салаг, как их часто называют, подвергают морскому крещению, сам морской царь Нептун напутствует их на дальнейшую жизнь. Их обливают морской водой и, таким образом, они считаются с этого момента настоящими, полноправными моряками. Вот так и с вами, товарищи, вы уж давненько работаете в наших цехах, вся производственная практика ваша проходила здесь, на заводе, вам многие знакомы, и вас многие знают, но сегодня для всех особенный, значительный день. Вы получили своего рода крещение и стали полноправными рабочими.