«Рыбий глаз» начал говорить, речь была похожа на отрывистый лай. Переводчик синхронно стал переводить его слова: за нанесение вреда и порчу немецкого имущества — расстрел, за укрывательство коммунистов, комсомольцев, военнослужащих Красной армии — расстрел. Вводится комендантский час, после девяти вечера все должны быть дома, оказывать всемерно содействие органам власти на местах, беспрекословно подчиняться и т. д. За помощь партизанам — будет уничтожена вся семья!
— «Крутёшенько» — выдохнули в толпе, «рыбий глаз» тем временем позвал второго офицера, помоложе, — Это ваш герр комендат Шомберг, по всем вопросам обращаться к нему, также будет в деревне вашей вспомогательная полиция, набранная из местных жителей, — он указал на кучку стоящих в стороне, бывших до этого нормальными, Еремца, Гущева, а многие с удивлением узнали в третьем — Бунчука.
«Жив, смотри, ошибся Никодимушка тогда, ну, дерьмо, оно не тонет», — тихо пронеслось по толпе. Скомандовали разойтись, жители шустро разошлись, никто не стал задерживаться, как было в совсем недавние времена.
А к вечеру к Крутовым ввалился Бунчук с каким-то ещё мужиком, явно уголовником. — Ну, где тут Никодимушка, друг мой навечный? О, Марья Ефимовна, ты чаго тут забыла?
— Здравствуй, Викентий.
— Где жа Никодимка, прячется штоль?
— Нету Никодима, пропал с неделю назад.
— Где жа?
— Кто знает, уехал в дальний лес за грибами и не вернулся, можа, под бомбежку угодил, а можа, на лихих людишек нарвался.
— Чаго жа не искали?
— Кто будет в такое лихолетье искать и где?
— Сынок ягонный в армии штоль?
— Да, в самом начале войны призвали.
— А сношенька?
— Под бомбежку попала.
— А это, я понимаю, Никодимово отродье? — он кивнул на сидящих на кровати испуганно жмущихся друг к другу детей.
— Викентий, — выпрямилась Марья Ефимовна, — дети остались сиротами, не смей вымещать свою злобу на них, они перед тобой ни в чем не виноваты, когда… все случилось, их не могло быть, Роде только пятнадцать годов было.
— Да, давненько все случилось, жаль, жаль, Никодимка ускользнул от меня, ладно, щенки, добрый я пока… живите, только старайтесь не сильно на глаза мне попадаться, особливо, когда я во хмелю. И ты, — он указал пальцем на копию деда — Гриню, — тем более. Ефимовна, а твои-то орлы где, поди тоже у Красной армии?
— Где ж им быть, когда родина в огне?
— А не боишься, что донесут на тебя, слыхал я, ахвицера они?
Марья Ефимовна молча полезла в небольшой сундук, стоящий на маленькой лавке. Достала конверты и положила их перед Бунчуком.
— Тот кто тебя информировал, явно врет.
Бунчук внимательно прочитал все три известия… помолчал… — То, я смотрю, ты старухой стала, была-то, ух, кровь с молоком. Ладно, живитя.
— Викентий, ты присмотрись к своим «коллегам», — она прямо выплюнула это слово, — они неделю назад с пеной у рта доказывали, что патриоты…
— Знаю, Ефимовна, не учи.
Он кивнул молча стоящему бугаю и вышел.
Ефимовна без сил опустилась на лавку. Ребятишки подсели к ней, обняв их, она сказала: — Гринюшка, это страшный человек, из-за него погибла твоя бабушка Уля, заклинаю тебя, когда бы не увидел его, ховайся. Уж очень ты на деда похож.
— Ефимовна, а чаго ему дед помешал?
— Классовая борьба, как принято говорить. Бунчуки-то были самыми богатыми в деревне, и самыми жадными. Если Журовы сами трудились как лошади, то Бунчуки, особенно отец Викешки, наживались на батраках. Викешка до самой революции проживал в Орле, то ли учился, то ли мучился. Потом пропадал где-то, сказывали, что у белых был. Году в двадцать третьем объявился, сначала тихо жил. Потом коммерцией занялся, видать, тогда-то и связался с бандюками. Люди стали исчезать бесследно, которые как-то и где-то были обмануты Викешкой — не все же молчали… А Никодим, он же из первых активистов, да и успевал везде, как-то в лесу и выследил схорон бандитский, засада была, всех там и заарестовали. Кроме Викешки, он скрылся, старого Бунчука тогда первого выслали, куда-то в Сибирь, а этот ненависть затаил. А через два года, он и отомстил, пальнул в окно хаты, Ульяну-то насмерть, а дед твой наган имел, вот и пульнул в ответ. Посчитали, что сдох Викешка-то, оставили до утра в сараюшке, до Никитича — тот в городе был по делам… Утром пришли — нету его, след до оврага довел, а дальше все, не нашли ничего. Помог Викешке ктось, столько лет прошло, а выплыл. Заклинаю вас, не попадайтесь ему на глаза, да и пока не ясно, что за немцы. Больше в хате и у дворе будьте. Нам вашего батьку надо дождаться!!
Огородами прибежала Стеша:
— Чаго этому гаду надо было?
— Никодима искал.
— Ребятишкам не угрожал? Гриня-то вылитый дед, это ж для Бунчука, как для быка красная тряпка.
— Гринь, будь поаккуратнее, они, вон, у Яремы всех курей перестреляли, он не хотел их у сарай пустить, двинули прикладом и курей позабирали. Ярема лежит, похоже, с сотрясением мозга, а жинка яго слезьми давится. Страшное время настало. У Егорши дочка в Раднево со дня на день родить должна, а как теперь ехать, поди, и лошадь отбярут?
— Стеша, ты тоже постарайся поменьше Викешке на глаза попадаться, одежку поплоше надевай и платок темный натяни, они ж жеребцы вон какие откормленные.
