Сорок тысяч - [28]
– Разряд!
– Да обожди ты… Все, Юрка, давай…
– Убирай руки…
Вспышка. Весь как мокрая тряпка выкрутился, выгнулся. Уже все знаешь. Эти спасут. Просто потому, что это их работа и им наплевать на то, кто ты, кем был. С кем был. Зачем был. Их интересует одно…
– В сердце коли! Бля, да не эту иглу.
– Не ори – я уже два года этого не дела.
– Придержи его, вдруг дернется.
– Куда, блин? К архангелам? Он уже там. Коли давай….
Чтобы был. Просто. Что если и ушел – то уж точно не в их дежурство. У них там спирт в каптерке, и шпроты, и картошка с маслом и луком в стеклянной банке. И домино на столике. Под газеткой… А так – загнусь, и пропал весь вечер…
– Есть! Затрепетал… давление пошло… А че с головой у него? Били что-ли?
– Не-а, упал на площадке – об перила ударился. Думаю, это его меньше всего беспокоит. Илюха, я закурю?
– Бля, что за дурацкая привычка спрашивать, когда уже закурил? Я те что, хоть раз нет сказал? А если бы сказал – это что, тебя бы остановило?
– Че ты завелся? Я те что…
– Ладно, не бзди, докуривай и поехали. Нашему товарищу, похоже, срочна нужна хорошая капельница физраствора, тарелка хреновой каши и мягкая клопяная перина.
– О, он глазенки открыл… Ну, че, милок, тоннель видел? Тени? Голоса? Нет? Значит, не ждали тя там. А вот Зинаида Георгиевна ждет и, скорее всего, уже приготовила тебе карточку и анализы. Не будем заставлять ее ждать. Нехорошо это… Все, бросай соску! Михалыч, давай в шестую!
– По депутатски или по человечески?
– Ясен хрен, с мигалками и музыкой. А то вдруг его опять к тоннелям божьим потянет…
Блин, вот ведь залет – так спокойно было. Ничего не болело, просто уходил и ни о чем не волновался, уже сейчас на арфе херувимам гимны бы пел. Нет, эти приехали, вытащили, а теперь везут по городу в колеснице с иерихонской трубой, и все, что я вижу, – это надпись на люке – «запасной выход». Куда, блядь?
Два доктора. Халаты белые, а в руках – чай с чабрецом в кружках.
– Инсульт. С остановкой сердца. И это в тридцать с небольшим. Откуда?
– Милейший, тридцать с небольшим – это самый подлый возраст. В это время можно легко подхватить ветрянку, отягощенную старческим маразмом. Выкарабкался – уже хорошо. Теперь восстановить. Поставить на ноги. И запретить курить. Категорически. Или хотя бы меньше. Все пальцы вон желтые.
– Повешаю картины Босха в палате. Начнет следить за своим образом жизни. И смерти.
– Смешно. А родные где, кстати?
– Невеста вчера приезжала. Плакала в коридоре. Яблоки просила передать.
– И где они?
– Да ночная смена сожрала.
– Ну ясно. Кто в дозоре сегодня?
– Серикова. Пойдем покурим?
– А пойдем.
Захотелось встать и отобрать у них чай. Пить хотелось жутко.
Десятый день
…На третий день уже смог встать. Созвонился с отцом Андрея.
Узнав, что я в больнице, он выяснил адрес и примчался через сорок минут. Долго молча смотрел на меня. А потом обнял и заплакал.
– Ваше предложение о помощи все еще действительно?
– Глеб. Не дури. Говори что надо. Лекарства? Клиника? Операция за границей?
– Да нет. Врачи говорят, через неделю домой. Отсюда и просьба.
– Ну?
– У меня дома есть черная комната. Ну, Андрей вам рассказывал, наверное… Я бы хотел, чтобы она стала белой. Надо ободрать все стены. И пол. И потолок. И все сделать чистым, белым. Но деньгами я в ближайшее…
– Дурак. Ты же теперь мне… Давай ключи. Завтра загоню бригаду. Под моим контролем. Личным. И выздоравливай. Мне пора. Будешь выписываться – позвони.
Когда он ушел, я позвонил Варе.
– Привет.
– Здравствуй. Пообещай, что ты никогда так не будешь делать. Никогда, слышишь?
– Хорошо. Я тебя люблю.
Всхлипы взорвались ревом. Потом стало тихо.
– Варя?
– Я тоже. Вечером приеду.
– Только яблоки не привози. Привези супа куриного. И бритву. Оброс я, как слон. – И легко, на выдохе пришло забытое слово:– Родная.
