Сопливый детектив - [4]

Иду на поляну. Километров пять ходу. Два холма, перед тем как резко оборваться в глубокий овраг, заросший терновником, расходятся в стороны. Холмы поросли шиповником и болиголовом, а на поляне только ковыль да низкие травы. Вроде ничего необычного, если в овраг не смотреть.

А от края обрыва в овраг — классический археологический раскоп. Если и не знал прежде, то здесь и насмотрелся, и накопался, хоть и инвалид — ни с чем не спутаю. То есть кто-то — «черные»? «миллионщики»? — от края оврага в глубь, аккуратно, с шагом в полметра снимает пару десятков слоев одновременно. Тщательно и пунктуально снимаемый грунт просеивается и ссыпается в овраг, но, судя по тому, как сегодня размыты слои раскопа дождем, судя по тому, какой пышно взбитый черноземный кисель скопился по краю в овраге, в этом раскопе пока ничего не найдено.

Так-так, все чудесатее и чудесатее: спустился ниже к оврагу, глянул от оврага на холмы — а под кустиком металлом чемоданчик сверкает! И так хорошо устроился, что ниоткуда, кроме как отсюда, не виден. И пока я пытался по грязи и лужам выкарабкаться — и на руках клешни, и на ноге, в правом ботинке, тоже протез ступни, но его никто не видит, — по той же тропинке, что и я пришел, на поляне «все те же и Чацкий», а точнее медсестричка наша, Светлана Фоменко. Выскочила на полянку, шмыг под куст, чемоданчик открыла, что-то выхватила оттуда — и по другой тропинке бегом обратно!

Ну, тут я уже окончательно разозлился — потому как вообще ни в какие ворота не лезет! И поперек психотипа, и ни к черту тогда личные дела и перекрестная проверка фактов, и что за заброска такая сверхдальняя — уж дюжину лет как Полтаву освободили, да и ей тогда лет 14–15 было, пигалица, а не идейный враг, а если враг — то тогда ни к чертям вся наша служба и вся контрразведка… А, разозлившись, еще и на мокрой траве подскользнулся, и прямо в полный рост мордой в лужу шмяк!.. Аж ребра, под Родаково осколком мины, мотолыгу подорвавшей, пошматованные и криво сросшиеся, ёкнули, сердце зашлось и в глазах затемнело…

Лежу, вздыхаю, из лужи пузыри пускаю, в себя прихожу… Нет, думаю, давай опять не спешить с выводами, сама она за этот неполный месяц таких ступеней нарыть точно не могла, потому как почти всегда в лагере, почти всегда на виду… Давай сначала чемоданчик гляну.

Дохромал до куста, выволок чемоданчик, открыл — ба, да ведь знакомые все предметы! Вот Левушкина панама-афганка, от родителей его наследство, он в ней в день отъезда щеголял, а потом все вздыхал, мол, наверное, в университете забыл… А вот одеяло лоскутное, им в кунге штаба экспедиции спальные места накрывали, потом как-то чем-то запачкали, постирали, сушить повесили — и спер кто-то… А вот из камералки бирки к ящикам для артефактов, их всем штабом вырезали-расписывали, потом Левушка как начальник экспедиции подписывал, а потом половина пропала… Дальше — по мелочи: чайные ложки две штуки, обломок оселка — им на раскопе ножи точили, моток шпагата с узелками, им раскопы по периметру размечали… И штук пять носовых платков, чистых и не очень, все разные, но все я у кого-то видел. Очень интересный способ отбора предметов в коллекции, как говорится, «мозг сломать и пошизеть в сторонке»…

А тут и Светланка обратно несется, зрачки расширены, губы трясутся, руками размахивает, кричит «Убийцы! Шэнэвмэрлыки херовы! Лучше с москалём, чем с таким лайном!» Я к ней — а она и меня не видит, все руками машет, в руках сверток тряпичный, один край размотался, через тряпки что-то поблескивает. Чуть не перепрыгнула через меня, с одной тропинки прибежала, на другую бросилась. Не успел за ней.

Ладно. Сложил все обратно в чемоданчик, как было, чемоданчик на место, под куст, побрел тихонько обратно в лагерь, по ходу дела дождевой водой от грязюки отмываясь. А в лагере, сразу возле кухонного стола, меня Юрка-летеха-полицай дожидается, а за юркиной спиной — велик, на котором Пашка в село за отравой мотался. Юрка и рад бы велик за своей спиной спрятать, но у него у самого спина… того… как у велосипеда.

— Петрович, вечер добрый, разговор у меня к тебе.

— Да, Юр, вижу, что Пашку на обратном пути перехватил. Давай, рассказывай, что тебе этот щегол наплёл. Только давай из-под дождя хоть под навес спрячемся.

— Сильно руку повредили?

— Ерунда, царапина, уже все затянулось, а чего не затянулось — рассосалось. Так, для маскировки, ради форса и свободы маневра повязку таскаю. А что Пашка пел?

— Что кровищи море, что весь спирт из камералки на промывку раны извели, что Вы ему денег на «купить, чтоб недостачу закрыть» дали, да ему все равно не хватает…

— Так-так, и много ты ему своих добавил?

— Ну он сказал, мол пятисотку Вы, пятисотку вся громада, ну и я тоже пятисотку…

— Вот жучара! Слушай, как дело было…

Ну и поговорили с Юркой-полицаем, хорошо поговорили, часа четыре, до самого до ужина. Что было обсудили, что дальше будет, наши действия спланировали, по ходу дела в мою завхозовскую каптерку от сырости и холода спрятались и по чуть-чуть здоровье поправили, из моей заначки. И Юрке не так обидно «за развод на деньги» стало, и мне спокойнее за все нескладухи этого дня.