С таким же энтузиазмом и сознанием значительности своей работы я потом редактировал «Малый пшеглёнд». Учил еврейскую молодежь писать по-польски на страницах их свободной трибуны: хоть я и был чужим среди них, но чувствовал, что они мне верят и любят меня, а их было немало, тысячи корреспондентов, десятки корреспондентских кружков в разных городах и местечках, где мне приходилось бывать, конкурсы по литературе и по рисованию, спортивные и шахматные состязания, летние лагеря в горах и путешествия на байдарках — все это бурлило, казалось мне чем-то необыкновенным, экспериментом в истории молодой прессы.
А потом, сразу после войны, после лагерей, три года в РОДР, на пустыре близ Гданьского вокзала — это тоже было новым, необычайным, экспериментальным! Огородить силами немецких военнопленных территорию бывшего подсобного концлагеря, ставить бараки и машинный зал, собирать на Западных землях оборудование, привозить его в Варшаву, строить здесь механические мастерские, столярную фабрику, мастерскую игрушек, ателье детской конфекции и давать продукцию, потому что всего не хватало, прежде всего давать продукцию. Справлюсь ли я со всем этим, сумею ли? Сумел, построил, получил Золотой крест и чуть не попал под суд за нарушение законов и правил. Меня простили, учитывая достигнутые результаты и безукоризненное прошлое. Но я обиделся, не захотел больше заниматься производством — написал для польского радио «Парня из Сальских степей», передачи переросли в книгу, и я вошел в литературу.
Был 1948 год, мне исполнилось сорок пять лет, то есть я был в возрасте, в котором нормальный писатель начинает уже понемногу почивать на лаврах.
Я просматриваю свои десять книг и вижу, что каждая из них новая, ни в одной я не повторяю тему предыдущей — это опять-таки черта биографии, меня всегда влекло неведомое, рискованное, интересовала трудная, раньше мною не исследованная тема.
И еще одно: писателей можно разделить на две группы — с биографией и без. Одни вначале живут, потом пишут, как Диккенс, Блез Сандрар и Лондон. Другие прежде всего пишут и этим живут, как Пруст или Сартр. Это не значит, что одни лучше, а другие хуже, и тут и там есть блестящие мастера. Только цвет и ритм прозы различны.
Мне остается выполнить приятную обязанность — поблагодарить моих незаметных помощников.
От души благодарю своего секретаря, пани Беату Погожельскую, за кропотливые поиски в библиотеках и старых журналах нужных мне сведений; пани Халину Войцеховскую за возможность предать гласности дневники ее деда, Нарцисса Войцеховского, участника восстания 1863 года. Профессору Людвику Базилеву я благодарен за удовольствие, полученное от знакомства с его исследованием «Последние годы царизма», которое считаю лучшей публикацией на эту тему — под его влиянием я описал несостоявшееся покушение на Столыпина в селе Удинском Енисейской губернии. Пани Ядвигу Бернацкую и пана Михала Клингера сердечно благодарю за беседы и консультации.
