Соперник Византии - [3]

Шрифт
Интервал

- Так царь что, уже спал на своей свадьбе? - смеясь, спросил Святослав.

- Нет же, у греков знатных обычай пировать лежа.

- А ты пробовал? Ведь ты жил в Царьграде.

- Пробовал. Не привилось. Кто как ведает, тот так и обедает... Так вот, отец с сыном вскоре помирились, и Филипп снова подтвердил свое решение признать Александра единственным наследником царства. От нового брака у него родилась дочь.

- А фалангу [4] придумал Александр?

- Так думают все. И я так думал. Но однажды в Царьграде я видел свитки, записи одного воеводы - который писал, что фалангу придумал не Александр и даже не Филипп. Так строилась пехота у греков давно, только Филипп организовал ее по-новому: добавил еще несколько рядов, удлинил сулицы [5] , придумал маневр с разворотом в разные стороны, ввел новую команду, в общем, сделал ее неприступной. Так что Александр получил уже готовое войско, которое Филипп проверил в нескольких войнах.

- А как ты думаешь Асмуд, нашу дружину можно организовать по-другому?

- Ну, это дело воеводы.

Больше Святослав ни о чем не спрашивал. Слышен был только цокот лошадиных копыт, а княжич, упираясь одной рукой о седло, другую спустив к самому колену, сидел задумчив. Они возвращались с Поля. Степи и лядина [6] встречали их мирной тишиной, и ничто не оповещало о случившемся только что страшном набеге печенегов. Только они могут так ловко, тихо и незаметно пробраться через русские границы, а уж если доберутся до поселения, то ограбят, убьют, уведут в полон и так же незаметно исчезнут в просторах степи, как и появились. Вот и нынче земля Черниговская была ограблена и разорена, а воевода в Осколе будто проспал все это время, и только спустя сутки дошли известия о набеге. Дружины Святослава и Ольги кинулись им наперерез, но те, будто чуяли возмездие, ушли на юго-запад, уже более никого не грабя, а только спеша с награбленным ранее. Так, не догнав и не встретив врага, дружины вернулись из похода несолоно хлебавши, даже не обнажив мечей и не пустив ни одной стрелы. Вой были расстроены, не говоря о молодом князе, который мечтал схватиться с печенежской конницей. О ней он пока только слышал, и уж очень хотелось помериться силой. Половина дружины ушла в Вышгород, а часть ее уже расположилась в Киеве, только несколько десятков гридней сопровождали Святослава и Асмуда до княжеского терема. Надо было еще немного подняться в гору, но почему-то Святослав, пришпорив коня, направил его в другую сторону. Что-то его звериный слух услышал издалека, что-то зоркие глаза углядели, и, проскакав конец Пасынчи беседы и Козары, недалеко от церкви Святого Илии, что находилась между двумя улицами, вдруг узрел с высоты, за забором, который скрывал от постороннего взгляда постройки хазарского гарнизона, с высоты разглядел столб, к которому был привязан человек, которого длинным бичом истязал хазарин. Свист бича и вопли истязаемого, перемешанные с бранью, оглашали окрестности, их и уловил издали острый слух княжича. На какое-то мгновение Асмуд замешкался, но только догнав княжича, уловил дрожащий звук колчана и узрел падающего хазарина со стрелой в правом предплечье. Асмуд тут же махнул рукой дружине, и она встала стеной перед княжичем и учителем. В стане хазар случился переполох. Забегала дворня, и несколько стрел были пущены в ответ. Потом отворились ворота, и три всадника помчались по дороге, которая подковой огибала взгорье и вела к воинам.

- Княже, - строго сказал Асмуд, - ты поступил неразумно, подстрелив хазарина на его территории. Это грозит нам очень большими неприятностями. Тем более...

- Асмуд, - перебил его взволнованный Святослав, - это моя территория! Князь я или не князь? Это моя земля. И на этой земле судить должен я, как мой отец и дед. И как мать, -уже равнодушно добавил он.

Стена из щитов раздвинулась, но пропустила только одного всадника. Хазарин спешился и, упав на колени и проведя руками по лицу, обратился к молодому князю на чистейшем славянском языке.

- Каган русов, ты подстрелил до стопочтимого архонта Авраама, брата божественного царя Иосифа, правой руки нашего солнцетворного кагана, и я, бедный Вахид, никак не могу понять, что тебе сделал архонт, как объяснить такое?

- Надо соблюдать правила гостя, - за Святослава ответил Асмуд. Он опасался, что неудача похода и возбуждение Святослава могут усложнить дело. - Не творить разбой на нашей земле, тем более вершить суд без княжеского слова.

- Так архонт наказывал своего раба. Он купил его за долги и вправе с ним делать, что полагается за непослушание.

- Но не на земле князя. У нас любой суд вершит князь. И потом, стрелу пустил вон тот молодой воин, - показал на юношу Асмуд.

Хазарин снова склонил голову и лукаво спросил:

- А что, этот молодой вой имеет право стрелять княжескими стрелами?

Княжеская полоса красная и красное оперение - это княжеский знак.

Асмуд мгновенно побагровел. Его уличили во лжи. И князь такого не мог допустить по отношению к своему учителю, понимая, что тот хотел уберечь его от неприятности.

- Держи, - крикнул Святослав, швырнув хазарину тяжелый кошель с деньгами, - эти дирхемы помогут архонту вылечиться, - и повернул коня.


Еще от автора Виктор Константинович Алексеев
Последний бобр

Повести и рассказы о Подмосковье, о речных и лесных обитателях края. Автор сумел по-своему, поэтично увидеть этот мир, передать свою тревогу за его оскудение, за равнодушное отношение, за истребление живой красоты, ратует за бережное и уважительное отношение к природе. В книгу входят повести «Последний бобр», «Джим — победитель живодеров», «Муравьиный бог», рассказы «Щенок», «Сеятель», «Жила-была полевка» и другие.Для среднего возраста.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.