Соня в царстве дива - [2]

„Когда бы я могла вдвигаться и раздвигаться как подзорная труба — вот было бы хорошо! Тогда я бы, кажется,

справилась."

Видя, однако, что нет пользы стоять у дверки, Соня воротилась к столику, не найдется ли на нем другаго ключика. На этот раз оказалось на столике сткляночка с ярлыком, на ярлыке крупными, четкими, печатными буквами была надпись: „Выпей меня!"„Выпей меня” - прочесть не мудрено, но взять, да так и выпить, не посмотрев, что пьешь—нет, не так глупа Соня!

„Посмотрю сперва, не написано ли “наружное” - разсудила она.

Соня вспомнила, что когда на стклянке написано наружное, то значит яд; и если выпить его слишком много, то может кончиться плохо. На этой стклянке, однако, не стояло “наружное”, и Соня решилась отведать. Отпила—ничего, вкусно; отзывается чем-то в роде всякой всячины: будто вишневым вареньем и яичницей, и ананасом, и жареной индейкой, и леденцом, и сдобными сухарями. Она допила все до капельки.

„Что-то теперь будет? Престранное чувство!" говорит Соня. ”Да никак я стала уменьшаться!”

Так и есть: Соня действительно становится меныпе, да меньше. От нее осталося уже всего вершка четыре и как обрадовалась она, вздумав, что теперь она ростом как раз подходит к дверке, что выводит в чудесный сад!

Постояла Соня, подождала, не будет ли еще чего, не вдвинется ли еще? “Как бы совсем не вдвинуться!” - струсила она. “Эдак, пожалуй, совсем исчезнешь, и погаснешь как свечка", говорит она самой себе.

Постояла Соня, видит - перемены нет, и решила, что тотчас отправится в сад. Пошла к дверке, а ключик от нее забыла на столике; воротилась к столику—что за горе! никак не достанет с него ключа, такая стала маленькая! Видит ключик сквозь стеклянный столик, а добраться до него не может. Что ни делала, как ни пробовала, ни хлопотала по ножкам взобраться иа стол—ничего не поделаешь: скользко. Выбилась из сил бедная девочка, села и горько заплакала.

“Ну, разревелась!” - вдруг спохватилась Соня. „Советую тебе сейчас перестать!” - резко и строго унимает она себя. Соня, надо заметить, была вообще мастерица угощать себя не только советами, но иной раз даже и щелчками. Шли ли они ей в прок—другое дело. И теперь она было пустилась в разговор с собою, но тотчас бросила, утерла слезы и стала озираться на все стороны. Вдруг, видит под стеклянным столиком лежит хрустальный ящичек. Она открывает его—в нем пирожок. Иа пирожке красиво выложены из коринки слова: „съешь меня!”. ”Пожалуй, съем”, решила Соня. „Если выросту, достану ключ; а стану еще меньше, пролезу под дверь. Чтобы ни было,—лишь бы выбраться в сад”.

Соня откусила пирожка, села кусочек и страх ее разбирает. „Что-то будет! Куда иду? Вверх или вниз?" Она подняла руки под головой, щупает вверх или вниз она уходит? Что за чудеса! Голова на месте, никуда не уходит! Странное, однако, дело!- думает Соня. От пирогов, правда, никогда ничего не бывает особеннаго; но за это время с нею было столько диковиннаго, что ее словно озадачило, и даже несколко обидело, что с нею не делается ничего особеннаго. Она опять принялась за пирог и дочиста съела его.

Слёзная лужа

„Чуднее и распречуднее”, закричала Соня! От удивления она даже путалась в словах, и выражалась как-то не по-русски. „Вот тебе раз! Выдвигаюсь теперь, как самая большущая подзорная труба! Стой, ноги, куда вы? Никак надо проститься с вами!” И действительно, Соня, нагнувшись, едва уже видит ноги, так оне вытянулись и далеко от нея ушли. „Ну уж теперь никак не достану обувать их, разсудила она и вдруг стукнулась головой о потолок — она вытянулась чуть не на сажень. Она проворно схватила со стола ключик и поскорей к садовой дверке. Бедная Соня, опять неудача!—В дверь не пройдет. Только растянувшись во всю длину, она могла приложиться к ней одним глазом и заглянуть в сад; но пройти—куда при таком росте! не выдержала тут Соня, опять расплакалась.

„Постыдилась бы себя, коли других не стыдно! Такая большая, да плачет" (и подлинно большая!). „Ну, будет, сейчас перестань, слышишь!” Ни увещания, ии угрозы, ничего не помогает; Соня плачет, рыдает, разливается; в три ручья текут у нея слезы, собираются в порядочно-глубокую лужу, и захватила эта лужа уже с пол залы. “Ужь не заколдовал ли меня ночью колдун, или волшебница!" подумала Соня. „Дай вспомню, было ли со мною что-нибудь особенное нынче утром? Да, будто что-то было не как всегда. Ну, положим, я стала не Соней, а кем-то другим, так куда же девалась настоящая Соня, и в кого я обернулась?"

Соня стала перебирать всех ей знакомых девочек, не узнает ли, в которую именно она обернулась. „Ужь не стала ли я Аней?—Нет, не может быть: у Ани волосы длиннее моих и вьются, а мои совсем не вьются. И Машей я не стала—я учусь хорошо, и уже много знаю, а Маша учится дурно и иичего не знает. Однако с моей головой как будто что-то неладное делается!... Попробовать разве припомнить, знаю ли я впрямь все, что знала. Ну-ка: 4 х 5 =...12: 4 х 6 =...13; 4 х 7 = ... Сколко бишь?... эдак, пожалуй, и до 20-ти не досчитаешь.... Ну, да что таблица умножения —это не важно! Посмотрим, как из географии: Лондон — столица... Парижа, а Париж?..—столица Рима, а Рим?... Ну, поздравляю, все вздор!.. И вправду не обернулась ли я в Машу? Попробую, как со стихами. Ну-ка: „Птичка Божия не знает!" Соня сложила перед собою руки, как привыкла за уроком, и начала. Голос ея в этой пустой зале казался глухим, хриплым, будто не своим, а слова все выходили навыворот, и никак она не сладит с языком: