Соня, уйди! Софья Толстая: взгляд мужчины и женщины. Роман-диалог - [31]

Ревность

П.Б./ Говоря о первых месяцах жизни Сони в Ясной Поляне, мы не можем миновать одного эпизода, который потряс ее до глубины души. Это появление в доме Аксиньи Базыкиной. Бабы пришли мыть дощатые полы в барском доме, и вот Соня узнает, что одна из них — та самая Аксинья, в которую ее муж был влюблен и которая родила ему внебрачного сына.

У меня так и упало сердце. Я вспомнила прочитанный дневник Льва Николаевича, где он описывает свою последнюю связь с этой женщиной. Он, по-видимому, любил ее по-своему, то есть она была ему приятна как любовница, и это продолжалось с перерывами более 2-х лет. Мысль, что я теперь наследница этой Аксиньи, что ей отдавались, как теперь мне, интимные ласки Льва Николаевича, меня вдруг поразила таким ужасом и отчаянием, что я много лет после не могла успокоиться. Я плакала тогда ужасно: эта красивая, черноволосая, черноглазая бойкая баба, с черными косичками на висках, с отодвинутым от лба красным платком, над наглым, вызывающим лицом, так резко запечатлелась в моем мозгу, что и поныне я помню ее. Кроме того, меня больно кольнула неделикатность моего мужа — допустить ее, полунагую, мыть у меня в доме полы. Это был первый надрез в моей любви к Льву Николаевичу. И впоследствии, в дни моей злобы, я возвращалась к этому эпизоду и никогда не простила и не забыла его.

(С. А. Толстая. «Моя жизнь»)

Здесь я не понимаю Толстого. Почему он не отправил Аксинью с мужем и внебрачным ребенком на какой-нибудь отдаленный хутор, дав им деньги на обзаведение собственного хозяйства? Это был бы, конечно, не слишком красивый, такой «барский» поступок, но это было бы куда разумнее, чем оставлять Аксинью с ребенком в Ясной Поляне. Допустим, до свадьбы он этого сделать не успел, потому что все происходило наспех, отъезд в Ясную состоялся сразу после венчания. Но потом-то? И кому из домашних пришла в голову «светлая мысль» позвать Аксинью мыть полы? И почему Толстой не предотвратил этого?

Тут я соглашусь с мемуарами Софьи Андреевны, в которых она пишет: «Вообще, во всем, было заметно, что Лев Николаевич не умел обращаться с женщинами».

И это — чистая правда!

С другой стороны, это могло бы как раз утешить. Ну, такой неловкий, недотепистый по женской части оказался у нее муж. Не было у него опыта «правильного» общения с женщиной. Надо его воспитывать, развивать… А у нее это перерастает в жгучую обиду и искусственно подогреваемую в себе ревность. Будем говорить прямо: Софья Андреевна Толстая была чрезвычайно ревнивой женщиной. Лев Николаевич был тоже ревнив. Я иногда грешным делом думаю, что и яснополянскую школу он на время закрыл, чтобы в усадьбе не маячили молодые учителя из студентов. К одному из них, немцу, он, кстати, ревновал свою жену, над чем она даже смеялась.

Но ревность Софьи Андреевны порой принимала какие-то уж совсем крайние формы. Не буду цитировать это место из ее мемуаров. Скажу коротко: она признается в том, что иногда переодевалась крестьянкой, пряталась в кустах и таким образом провоцировала своего мужа. Она сама об этом пишет, понимая, что это было безумие. И еще она пишет, что всегда знала: Лев Николаевич никогда не изменял ей, потому что благородное отношение к женщинам в породе Толстых.

И это тоже — чистая правда.

Тяжелая история. И обойти ее нельзя, и комментировать трудно. У вас есть какие-то комментарии?

Кого больше «штормило»?

К.Б./ Комментировать такие истории, действительно, трудно. В этом я с вами соглашусь, и, пожалуй, ничего не прибавлю, кроме одного. Вам не кажется, что Софья Андреевна вообще была женщиной «крайнего поведения»? Ей бы и хотелось в чем-то притормозить, да получалось не всегда.

П.Б./ Вы хотите сказать, что она была человеком крайностей? Это интересное замечание, учитывая то, что человеком крайностей вообще-то принято считать Толстого, а не Софью Андреевну. Шаблон в восприятии этой семьи такой: его бросает из стороны в сторону, его как бы постоянно «штормит», он, как царь Салтан, постоянно «чудесит», а бедная жена не успевает следить за его кульбитами и страдает. И все это сводится к той же банальной фразе: «Трудно жить с гением». А с бездарностью легко?

Да, я с вами согласен. Рассматривая внимательно эти два противоречивых характера — Толстого и Софьи Андреевны, я затрудняюсь сказать, кто из них был более «штормящей» личностью. Толстой, при всех его кульбитах, был человеком, который в основу всего ставил Разум. В этом плане он был прямым наследником века Просвещения, как и его дед, Николай Сергеевич Волконский, блистательно изображенный в «Войне и мире» в образе старого Болконского. Все иррациональное Толстого скорее отвращало. Отсюда его болезненное отношение к половой связи и похоти, которую невозможно контролировать разумом. Если бы Соня была постарше и если бы она — сейчас скажу смешную вещь — не была бы девушкой, она бы иначе прочитала его ранний дневник. Это на самом деле дневник монаха, который почему-то живет не в монастыре, а в миру.

Давайте не будем на это закрывать глаза: в XIX веке хватало распутства и в народной среде, и в дворянской, и в разночинской. В публичные дома ходили гимназисты. Барчукам подкладывали дворовых девушек в постель с четырнадцатилетнего возраста. Это считалось «полезным для здоровья», а главное — более безопасным с точки зрения возможных венерических заболеваний.