Соня, уйди! Софья Толстая: взгляд мужчины и женщины. Роман-диалог - [107]

Рискну предположить, что Софья Андреевна и после смерти мужа считала его отрицание обрядов Церкви просто духом противоречия и не верила в его искренность до конца. Считала упрямством капризного ребенка. Что ж, теперь идти на поводу его и после смерти? Это первый момент. Второй — она видела свою загробную жизнь в соответствии с православным мировоззрением. То есть крещение значит рождение для Бога, венчание значит соединение с человеком, отпевание значит возможность прийти к Богу на суд. Ей хотелось там, после смерти, быть с мужем в одном пространстве. Акт отпевания «впускал» Толстого в то пространство, в которое она планировала войти сама со временем. Но это всё догадки. Обсуждая эту тему, мы ходим с вами по очень тонкому льду… Пусть для других это будет «сенсация», «акт насилия», а для нас пусть это будет акт любви и желания спасения для мужа. Женщины, кстати, часто этому подвержены — отпевать протестовавших против Церкви мужей. Иногда акт «насилия» они проводят еще при живом — призывая священников для исповеди, причастия, соборования. Мужчины ведут себя по-разному. Кто-то протестует до конца, кто-то смиряется. Но женщины совершают это именно из любви, из-за страха, что мужья делают что-то непоправимое с собой.

П.Б./ Да, когда в 1904 году в Пирогове умирал старший брат Толстого Сергей Николаевич, который всю жизнь считал себя атеистом, его супруга предложила мужу позвать для исповеди священника. Он согласился. Но самое интересное, что за священником побежал Лев Николаевич, который в это время находился в Пирогове. Не думаю, что он сделал это потому, что в тот момент сам пересмотрел свои убеждения. Думаю, что он сделал это из деликатности и желания угодить брату и его жене.

Музей Толстого

К.Б./ Давайте поговорим о другом. О том, как начинались оба музея Толстого — в Москве и Ясной Поляне. Вот это, на мой взгляд, гораздо более показательные вещи в отношении Софьи Андреевны в те годы. Меня, например, поразило, что уже начиная с первых дней после похорон Софья Андреевна сама водит приезжих по дому, то есть ведет первые экскурсии. И водит их по дому, в котором вот только-только была еще живая жизнь, с живой трагедией последних лет, в котором она сама рожала своих детей в муках, видела смерть некоторых из них, где вообще вся ее судьба, в каждом уголке, каждом предмете… Мне было бы непросто водить чужих и отделять себя от своей судьбы.

Когда она впервые после смерти мужа приехала в Москву, в их дом, ей даже войти было тяжело.

12 августа 1911. <Москва.> С утра была в Городской думе, подала заявление о продаже нашего дома в Хамовническом переулке 62. Там все поставлено по-старому и точно могила! Где Ванечка? Где Маша? Где Лёвочка? Все там жили, а теперь? Ужасно! Я очень плакала!

(С. А. Толстая. Ежедневники)

Помимо душевных переживаний, Софья Андреевна столкнулась, насколько я понимаю, и с техническими проблемами при исполнении своего желания оставить оба дома как музеи для будущего поколения. Вот где ее упорство и целеустремленность еще раз послужили Льву Николаевичу!

П.Б./ Ну, это-то, Катя, очевидно! Если бы не Софья Андреевна, того, что мы сегодня видим в Ясной Поляне и Хамовниках, могло и не быть. Особенно поражает феномен Ясной Поляны! Мы часто не ценим своего национального богатства. Поймите, ни у кого из литературных гениев мира нет такого места, где все бы сохранилось в том порядке, как это было при их жизни. Ни у Шекспира, ни у Данте, ни у Гёте, ни у кого! Дом Пушкина в Михайловском — новодел, дом Блока в Шахматове — новодел, дом Тургенева в Спасском — новодел. Все сгорело или в Гражданскую, или в Великую Отечественную. А дом Толстых — нет. Стоит, как стоял. Те же вещи, те же картины, те же книги и даже, как я вам рассказал, те же лекарства. Открываешь ящик письменного стола Толстого, а там фотографии экзекуций и казней. Он смотрел на это, когда писал «Не могу молчать!». Второй том «Братьев Карамазовых», который он не дочитал перед «уходом». Литография Мадонны Рафаэля на стене, которую ему подарила его тетушка Александра Андреевна Толстая.

Я иногда шучу, что гуси, которые ходят по яснополянскому музею-усадьбе — это потомки тех гусей, которые жили при Толстом. А лошади в конюшне — потомки тех лошадей, на которых ездил Толстой. Это шутка, конечно. Но известно, что его любимый конь Делир, который пережил своего хозяина, похоронен невдалеке от могилы Толстого.

Музей Толстого в Ясной Поляне возник только благодаря Софье Андреевне. Это был ее личный подвиг, который потом продолжали сотрудники музея и продолжают по сей день.

Есть легенда — очень красивая! — что красные и деникинцы во время Гражданской войны договорились не вести артобстрел Ясной Поляны, вне зависимости от того, кто будет там. Там стояли красные пулеметчики. Софья Андреевна водила их на экскурсии по дому. И ведь не пострадала усадьба! Потом были немцы. Все вещи вывезли в эвакуацию, но диван, на котором родился Толстой и на котором Софья Андреевна рожала своих детей, не успели вывезти. И вот когда немцы уходили из Ясной, один немецкий офицер хотел забрать этот диван. Он понимал: война закончится, а ценность этого дивана останется. Сотрудница музея не дала ему сделать это. Она встала между ним и реликвией и сказала: «Только через мой труп!» Он угрожал ей пистолетом, потом — ножом. Она не отступила. Тогда он в ярости изрезал кожаный диван ножом. Мы и сегодня можем увидеть эти зашитые швы.