Сонет Серебряного века. Том 1 - [9]

И хором вслед за ним рокочут соловьи.

Идет он, светлый бог! – И села хорошеют!

И весь лазурный день – лишь смех да песни там,

А темной ноченькой уста все льнут к устам!

Навий день Радуница

Ярило кликнул клич,– и зерна под землей

Проснулись, и поля ковром зазеленели.

К касаткам в дивный край, где зреет рожь зимой,

Донесся вешний зов,– касатки прилетели!

Промчался дальше он! И в этой мгле седой,

Где в вечном холоде чудовищной метели

Тоскует мертвый люд по горести земной,

Он резко прозвенел, как ночью звук свирели!..

И стала от него Морена вдруг без сил,

И вихорь душ к земле и к жизни улетает,

Назад к земле, где смерть Ярило победил,

К земле, где в Навий день народ среди могил

С радушной песнею покойников встречает

От золотой зари до золотых светил.

Солнце и месяц

«Скажи-ка, Солнышко, сестрица дорогая,

Скажи-ка, отчего вечернею порой

И ранним утром вновь, под яркою фатой

Краснеешь ты всегда, как девушка земная?»

Ой, как же не краснеть, как девушка земная,

Мой белый богатырь, мой братец дорогой?

Ведь полюбил меня красавец царь морской

И вечно с шутками преследует играя!

Пред ночью, перед днем я проходить должна

Вдоль синих волн его... дорога мне одна!..

То встретит он меня, ласкаясь с песней нежной,

И хочет целовать, – то, спрятанный на дне,

Вдруг пеною в меня он плещет белоснежной...

И дерзкого, увы, так стыдно, стыдно мне!

Прометей

Уж ночь близка. – И, хоть Казбек сияет ясный,

Белея девственной вершиною своей,

В долинах гуще тень, и коршун средь лучей

Над ними высоко кружится странно-красный...

От солнца ли?.. Увы, судьбе, как ты, подвластный,

Он кровью, может быть, весь обагрен твоей,

О, дивный мученик, великий Прометей!

И, сытый, до зари покинул пир ужасный!

Откуда путь его? к какой скале седой,

Титан, прикован ты?.. Нет! тайны роковой

Не выдаст никогда тюремщица-природа!

И нам не знать, с каким терпеньем вещий взор

Веками долгими глядит от этих гор

Туда, где, знаешь ты, забрезжила свобода!

Японская фантазия

Апрельская лазурь, как озеро без дна,

Сквозь ветви белые цветущих слив ясна,

И треугольником последняя станица

Усталых журавлей в лучах чуть-чуть видна.

К Зеленой Пагоде вся ринулась столица;

Но тут, под тенью слив, Нипонская княжна,

Забыв, что бонзы ждут, что ждет императрица,

Глядит, как в синеве плывет за птицей птица.

Откуда их полет? – не из страны ль духов,

Из этих яшмовых, волшебных островов,

Которых царь придет, любви живая сила,

И унесет ее средь молний и громов?..

Зачем же медлит он? – Душа по нем изныла!

Гадальщица давно, давно его сулила!

1895

Декабрь

Снег, только снег кругом, – на сотни верст кругом!

И небо серое над белою землею!

Чудовищная тишь. Не борется с зимою

Природа севера в потопе снеговом, —

Без грез о будущем, без грусти о былом

Стремясь беспомощно к мертвящему покою.

Но маленькой чернеющей змеею

Там поезд вдалеке скользит в дыму седом,

Скользит, свистит, исчез!.. и нет нигде движенья,

И шума нет нигде... и, жаждя лишь забвенья,

Равнины сонные готовы вновь заснуть, —

Быть может, радуясь, что богатырка-вьюга

Еще надолго к ним с восторженного юга

Волшебнице-весне закроет синий путь.

1895

Наливка

За хатою вишняк едва зазеленеть

Успел, как весь покрылся он цветами.

Казалося, цветы воздушными рядами,

Как бабочки, в лучи стремились улететь.

Но наступал Июнь, и гуще стала сеть

Трепещущих теней меж гладкими стволами,

И свежий, сочный плод под легкими листами

Чудесным пурпуром стал дерзостно алеть.

Затем... Затем годов промчались вереницы,

И вишен сок бродил в тиши своей темницы,

Как в сердце молодом кипит и бьется кровь.

Теперь свободен он – и лучше, крепче, краше,

Пьяней и веселей, он солнце видит вновь —

И вот его, мой друг, я пью за здравье ваше!

1895

К...

Не верь, не верь толпе! Не умер Аполлон.

Да! Старый мир погиб, и затопляет Лета

Руины славные, где зову нет ответа;

Пустынною скалой чернеет Геликон...

Но в их святой пыли наш новый мир рожден!

Ужели божеством спасительного света

В чудесном зареве грядущего рассвета

На радость новых лет не пробудится он?

Жизнь бьет ключом теперь, но, робкие невежды,

Не видим мы еще поэзии надежды

В эпической борьбе природы и труда.

Явись, о вещий бог! Не зная сожалений,

Не веря смутным снам и грезам без стыда,

Ты новый гимн найдешь для новых упоений!

1895

Андрей Шенье

О, если бы во дни, когда был молод мир,

Родился ты, Шенье, в стране богов рассвета,

От Пинда синего до синего Тайгета

Была бы жизнь твоя – прелестный долгий пир!

При рокоте кифар и семиструнных лир

Венчали б юноши великого поэта,

И граждане тебе, любимцу Музагета,

В родимом городе воздвигли бы кумир.

Но парки для тебя судьбу иную пряли!

И ты пронесся в ночь кровавых вакханалий

По небу севера падучею звездой!..

Как греческий рапсод, ты страстно пел свободу,

Любовь и красоту бездушному народу

И умер перед ним, как греческий герой.

1895

Чехарда

Царю тринадцать лет. Он бледен, худ и слаб.

Боится пушек, гроз, коней и домового,

Но блещет взор, когда у сокола ручного

Забьется горлица в когтях зардевших лап.

Он любит, чтоб молил правитель-князь, как раб,

Когда для подписи уж грамота готова;

И часто смотрит он, не пророняя слова,

Как конюхи секут сенных девиц и баб.

Однажды ехал он, весной, на богомолье

В рыдване золотом – и по пути, на всполье,