Сонет Серебряного века. Том 1 - [4]

Чуть дрогнул мрак пред недалеким днем.

Нас мягко вдаль несло невидимым путем,

И поцелуй наш рос в движеньи неустанном.

Закрыв глаза, сплетясь в блаженстве несказанном,

Мы льнули, таяли, жгли жалом, как огнем.

И время замерло, и не было сознанья...

Когда ж вернулась мысль и ожил взор очей,

Дневной струился свет на улицы и зданья.

И верил я, дивясь внезапности лучей,

Что этот свет возник от нашего лобзанья,

Что этот день зажжен улыбкою твоей.

Треугольник

На пламень уст твоих, лобзаньем воспаленных,

Я отвечал иным – и не твоим – устам,

И мой огонь, как день к подводным льнет цветам,

Сжигал меня лучом, уж раньше преломленным.

Сменив восторг стыда восторгом исступленным,

Мы вкруг любви слились, подобны трем звездам.

И тот, кто жег других, сгорал меж ними сам,

И тот, кто разлучал, был сам звеном влюбленным.

Потом настал отлив. Наедине, в тиши,

Познал я ужас, скорбь, но лишь не повседневность.

Пусть Тайну я убил, но рядом с нею Ревность

Лежала мертвою на отмели души.

И, глядя на сестер, – когда-то их невольник, —

В раздумье на песке чертил я треугольник.

Парижанка

Из башмачка с прилипшим мотыльком

В сквозном чулке, прозрачней паутины,

Нога обнажена до половины,

Зовет, манит. Обтянут стан мешком

Без складок. Только над сухим соском

Растреснут шелк в лучистые морщины —

Соском, что, яд вливая в кровь мужчины,

Не вспухнет для ребенка молоком.

Чрез острый вырез слиты грудь и шея.

Лицо – ничье. Под краской рот, алея,

Раскрыт, как стыд. Устремлены в упор

Улыбка белая и черный взор.

Бесплодна. Чужеядна. Орхидея.

Уродство? Красота? Восторг? Позор?

Секрет и тайна

О, сестры! Два плода цветут в запрете:

Секрет и тайна. Разные они.

Секрет от рук людских. В тиши, в тени

Творится то, что жить должно в секрете.

Но луч проник – секрета нет на свете.

Иное – тайна. Богом искони

Раскрытых бездн не осветят огни.

Все тайное таинственней на свете.

О, сестры! Вы любили до сих пор

В секрете, в страхе, прячась в угол дальний,

И ложь оберегала ваш позор.

Раскрыта дверь моей опочивальни.

Люблю в непостижимости лучей

Для чувства тайно, явно для очей.

* * *

Не все ль равно, правдива ты иль нет,

Порочна иль чиста. Какое дело,

Пред кем, когда ты обнажала тело,

Чьих грубых ласк на нем остался след.

Не истину – ее искать напрасно —

Лишь красоту в тебе я полюбил.

Так любим тучи, камни, блеск светил;

Так море, изменяя, все ж прекрасно.

И как порой, при виде мертвых скал,

Наш дух, почуяв жизнь, замрет в тревоге, —

Так лживый взор твой говорит о боге,

О всем, что в мире тщетно я искал.

И не сотрет ничье прикосновенье

Небесный знак, небес благоволенье.

Иннокентий Анненский

1 ИЗ сборника «Тихие песни»

Июль Сонет

Когда весь день свои костры

Июль палит над рожью спелой,

Не свежий лес с своей капеллой,

Нас тешат демонской игры

За тучей разом потемнелой

Раскатно-гулкие шары,

И то оранжевый, то белый

Лишь миг живущие миры;

И цвета старого червонца

Пары сгоняющее солнце

С небес омыто-голубых.

И для ожившего дыханья

Возможность пить благоуханья

Из чаши ливней золотых.

Ноябрь Сонет

Как тускло пурпурное пламя,

Как мертвы желтые утра!

Как сеть ветвей в оконной раме

Все та ж сегодня, что вчера...

Одна утеха, что местами

Налет белил и серебра

Мягчит пушистыми чертами

Работу тонкую пера...

В тумане солнце, как в неволе...

Скорей бы сани, сумрак, поле,

Следить круженье облаков

Да, упиваясь медным свистом,

В безбрежной зыбкости снегов

Скользить по линиям волнистым...

Ненужные строфы Сонет

Нет, не жемчужины, рожденные страданьем,

Из жерла черного металла глубина:

Тем до рожденья их отверженным созданьям

Мне одному, увы! известна лишь цена...

Как чахлая листва, пестрима увяданьем

И безнадежностью небес позлащена,

Они полны еще неясным ожиданьем,

Но погребальная свеча уж зажжена.

Без лиц и без речей разыгранная драма:

Огонь под розами мучительно храним,

И светозарный бог из черной ниши храма...

Он улыбается, он руки тянет к ним.

И дети бледные Сомненья и Тревоги

Идут к нему приять пурпуровые тоги.

Первый фортепьянный сонет

Есть книга чудная, где с каждою страницей

Галлюцинации таинственно свиты:

Там полон старый сад луной и небылицей,

Там клен бумажные заворожил листы,

Там в очертаниях тревожной пустоты,

Упившись чарами луны зеленолицей,

Менады белою мятутся вереницей,

И десять реет их по клавишам мечты.

Но, изумрудами запястий залитая,

Меня волнует дев мучительная стая:

Кристально чистые так бешено горды.

И я порвать хочу серебряные звенья...

Но нет разлуки нам, ни мира, ни забвенья,

И режут сердце мне их узкие следы...

Конец осенней сказки Сонет

Неустанно ночи длинной

Сказка черная лилась,

И багровый над долиной

Загорелся поздно глаз;

Видит: радуг паутина

Почернела, порвалась,

В малахиты только тина

Пышно так разубралась.

Видит: пар белесоватый

И ползет, и вьется ватой,

Да из черного куста

Там и сям сочатся грозди

И краснеют... точно гвозди

После снятия Христа.

2 Из цикла «Бессонницы»

«Парки – бабье лепетанье» Сонет

Я ночи знал. Мечта и труд

Их наполняли трепетаньем —

Туда, к надлунным очертаньям,

Бывало, мысль они зовут.

Томя и нежа ожиданьем,

Они, бывало, промелькнут,

Как цепи розовых минут

Между запиской и свиданьем.

Но мая белого ночей

Давно страницы пожелтели...

Теперь я слышу у постели

Веретено – и, как ручей,

Задавлен камнями обвала,