Сонет Серебряного века. Том 1 - [29]

Велишь им всюду чувствовать врага.

И страшны им оглобли и дуга,—

Они храпят дрожащими ноздрями.

Ты сеешь снег воронкою, как пыль.

Мороз крепчает. Сжался лед упруго.

Как будто холод расцветил ковыль.

И цвет его взлюбил верченье круга.

Дорожный посох – сломанный костыль,

Коль забавляться пожелает – вьюга!

Кольца

Ты спишь в земле, любимый мой отец,

Ты спишь, моя родная, непробудно.

И как без вас мне часто в жизни трудно,

Хоть много знаю близких мне сердец.

Я в мире вами. Через вас певец.

Мне ваша правда светит изумрудно.

Однажды духом слившись обоюдно,

Вы уронили звонкий дождь колец.

Они горят. В них золото – оправа.

Они поют. И из страны в страну

Иду, вещая солнце и весну.

Но для чего без вас мне эта слава?

Я у реки. Когда же переправа?

И я с любовью кольца вам верну.

1917

Двое

Уста к устам, безгласное лобзанье,

Закрытье глаз, мгновенье без конца,

С немой смертельной бледностью лица.

Безвестно – счастье или истязанье.

Два лика, перешедшие в сказанье,

Узор для сказки, песня без певца,

Две розы, воскуренные сердца,

Два мира, в жутком таинстве касанья.

Души к душе мгновенный пересказ,

Их саван, и наряд их подвенечный,

Алмаз минуты, но в оправе вечной.

Узнать друг друга сразу, в первый раз.

Ромео, ты сейчас в Дороге Млечной

С Джульеттой ткешь из искр свой звездный час.

Только

Ни радости цветистого Каира,

Где по ночам напевен муэдзин,

Ни Ява, где живет среди руин,

В Боро-Будур, Светильник Белый мира,

Ни Бенарес, где грозового пира

Желает Индра, мча огнистый клин

Средь тучевых лазоревых долин,

Ни все места, где пела счастью лира.

Ни Рим, где слава дней еще жива,

Ни имена, чей самый звук – услада,

Тень Мекки, и Дамаска, и Багдада,—

Мне не поют заветные слова,

И мне в Париже ничего не надо.

Одно лишь слово нужно мне: Москва.

15 октября 1920 Париж

Под северным небом

До самого конца вы будете мне милы,

Родного Севера непышные цветы

Подснежник стынущий. Дыханье чистоты.

Печальный юноша. Дрожанье скрытой силы.

Ни косы быстрые, ни воющие пилы

Еще не тронули растущей красоты.

Но затуманены росой ее черты

И тот, пред кем вся жизнь, расслышал зов могилы.

Судьба счастливая дала мне первый день.

Судьба жестокая второй мой день послала.

И в юности моей не мед я знал, а жало.

Под громкий лай собак бежал в лесах олень.

И пена падала. А следом расцветала

Грустинка синяя, роняя в воду тень.

7 сентября 1916 Над Окой

Ребенку богов, Прокофьеву

Ты солнечный богач. Ты пьешь, как мед, закат.

Твое вино – рассвет. Твои созвучья, в хоре,

Торопятся принять, в спешащем разговоре,

Цветов загрезивших невнятный аромат.

Вдруг в золотой поток ты ночь обрушить рад,

Там где-то далеко – рассыпчатые зори,

Как нитка жемчугов, и в световом их споре

Темнеющий растет с угрозным гулом сад.

И ты, забыв себя, но сохранивши светы

Степного ковыля, вспоенного весной,

В мерцаниях мечты, все новой, все иной,

С травинкой поиграл в вопросы и ответы

И, в звук свой заронив поющие приметы,

В ночи играешь в мяч с серебряной луной

9 августа 1917

Жемчужная раковина

Мне памятен любимый небом край.

Жемчужною он раковиной в море

Возник давно, и волны в долгом хоре

Ему поют «Живи. Не умирай».

Живи. Светись. Цвети. Люби. Играй.

Ты верным сердцем с солнцем в договоре.

Тебя хранит, весь в боевом уборе,

Влюбленный в Корень Солнца самурай.

Весь остров – как узор живого храма.

Взнесенный ирис, как светильник, кем.

Как слово песни – чаша хризантем

Окно в простор. В нем золотая рама.

Поля. Сады. Холмы. И надо всем —

Напев тончайших линий. Фуджи-Яма

1923

Погаснет солнце

Погаснет солнце в зримой вышине,

И звезд не будет в воздухе незримом,

Весь мир густым затянут будет дымом,

Все громы смолкнут в вечной тишине, —

На черной и невидимой луне

Внутри возникнет зной костром палимым,

И по тропам, вовек неисследимым,

Вся жизнь уйдет к безвестной стороне, —

Внезапно в пыль все обратятся травы,

И соловьи разучатся любить,

Как звук, растают войны и забавы, —

Вздохнув, исчезнет в мире дух лукавый,

И будет равным быть или не быть —

Скорей, чем я смогу тебя забыть.

1919

Олень

Полнеба взято северным сияньем,

Горящей ризой неба над землей.

Даль Севера полна молочной мглой,

Застыло море круглым очертаньем.

Нет счета снежно-льдяным созиданьям.

Скала звенит. И ветер над скалой

Из снега строит небу аналой,

Поет псалмы и тешится рыданьем.

От облака бежит проворно тень.

Мечтая о приснившемся обеде,

Лежат как груды белые медведи.

Не мрак. Не свет. Не час. Не ночь. Не день.

На вышнем небе ковш из желтой меди.

И смотрит ввысь, подняв рога, олень.

1919

Катерина

За то, что ты всегда меня любила,

За то, что я тебя всегда любил,

Твой лик мечте невыразимо мил,

Ты власть души и огненная сила.

Над жизнью реешь ты ширококрыло,

Тебе напев и ладан всех кадил,

И тем твой дух меня освобил,

Что ты, любовь ревнуя, ревность скрыла.

Пронзенный, пред тобой склоняюсь в прах.

Лобзаю долго милые колени.

На образе единственном ни тени.

Расцветы дышат в розовых кустах,

Движенью чувства нет ограничений.

Я храм тебе построю на холмах.

1919

В синем храме

И снова осень с чарой листьев ржавых,

Румяных, алых, желтых, золотых,

Немая синь озер, их вод густых,

Проворный свист и взлет синиц в дубравах.

Верблюжьи груды облак величавых,

Уведшая лазурь небес литых,

Весь кругоем, размерность черт крутых,