Сон о чужой стране - [2]

— Но, господин профессор, вы даже не представляете, что это значит для меня. Послушайте, я веду самый простой образ жизни... ведь если у человека никого нет во всем мире, тогда ему остается любить только свои привычки. Ежедневно в семь часов вечера я иду в кафе на берегу озера и сижу там до восьми. Они все знают меня там, в кафе. Иногда я играю партию в шашки... По воскресеньям я обычно катаюсь на пароходе по озеру...

— Вам придется на время — на год или два — отказаться от своих привычек, — резко перебил его профессор.

— На время отказаться?.. Вы сказали — на время? Да ведь я никогда не вернусь к прежней жизни. Никогда. Проказа — это не болезнь, нет — это слово. Никто не поверит, что проказу можно вылечить. Нельзя вылечить слово.

— Вы получите справку, подписанную главным врачом больницы, — сказал профессор.

— Справку... с таким же успехом я могу нацепить на себя колокольчик[5].

Пациент направился к двери в прихожую, где стояли его зонт и галоши. Со вздохом облегчения, который не долетел до слуха больного, профессор уселся за свой рабочий стол. Но пациент опять возвратился.

— Значит, вы не верите, что я могу держать язык за зубами, профессор?

— Нет, в этом-то я не сомневаюсь, уверяю вас. Молчать вы будете. Ради вас же самих. Но неужели вы думаете, что врач моего положения преступит закон? Закон разумный, которого необходимо придерживаться. Если бы кто-то где-то не нарушил его, вы бы не стояли здесь сейчас. Прощайте, господин...

Но тот уже закрыл за собой входную дверь и начал пробираться между камней и елей по направлению к шоссе, к автобусной остановке, к столице. Профессор подошел к окну, желая убедиться, что он действительно ушел, и увидел пациента, который прокладывал себе путь между снежными сугробами, образовавшимися под деревьями. Пациент вдруг остановился, размахивая руками, будто пытался втолковать что-то окружавшим его камням, а затем потащился дальше и исчез из виду.

Профессор отодвинул раздвижную дверь в столовую и направился к буфету, такому же огромному, как и письменный стол. Вместо Прометея здесь стоял большой серебряный кубок — награда за фехтование. На нем было выгравировано имя профессора и дата, с которой прошло уже больше сорока лет; рядом лежало массивное серебряное украшение для стола, также именное, — подарок от сослуживцев по больнице по случаю ухода профессора на покой.

Он достал жесткое зеленое яблоко, вернулся в свой кабинет и сел за письменный стол. Зубы его с хрустом впились в яблоко.

II

Позднее в это же утро профессор принял еще одного посетителя. Этот посетитель остановил свой «мерседес-бенц» перед самым входом. И сам профессор, встретив его у дверей, проводил в дом.

— Надеюсь, господин полковник, — сказал он, пододвигая пациенту единственный стул, из которого состояла вся обстановка кабинета, — это визит дружеский, а моя профессия тут ни причем.

— О, я никогда не болею, — возразил полковник, возмутившись при одной только мысли об этом. — Давление у меня нормальное, вешу я ровно столько, сколько полагается, сердце у меня здоровое. Мой организм работает как машина. И, знаете, я не могу представить себе, что машина эта когда-нибудь сработается. Меня ничего не беспокоит, моя нервная система в порядке.

— Тогда, полагаю, господин полковник, вы просто нанесли мне официальный визит.

— Служба в армии, — продолжал полковник, садясь и скрещивая длинные ноги, обтянутые английским твидом, — идет на пользу здоровью. Но, конечно, только в такой нейтральной стране, как наша. Ежегодные маневры приносят нам огромную пользу, они укрепляют организм, будоражат кровь.

— Жаль, что я не могу рекомендовать этого моим пациентам.

— Конечно, нет. Мы же не можем призывать в армию больных, — ответил полковник с сухим смешком. — Предоставим это воинственно настроенным государствам, у них не все так четко, как у нас.

Профессор предложил полковнику сигару. Тот достал из маленького кожаного футлярчика специальную машинку, отрезал кончик сигары и раскурил ее.

— Знакомы ли вы с господином генералом, профессор? — спросил он.

— Да, мне случалось встречаться с ним пару раз.

— Сегодня он празднует свою семидесятую годовщину.

— Да? Что ж, он хорошо сохранился.

— Безусловно. И вот его друзья, среди которых я по праву считаю себя первым, хотят отметить это событие особым образом. Вы, конечно, знаете о его любимейшем занятии?

— Нет, право...

— Рулетка. Да. Рулетка. Последние пятьдесят лет он почти все свои отпуска ездил в Монте-Карло.

— У него, видимо, также крепкие нервы.

— Конечно. Сейчас же он из-за временного недомогания не может провести там свой день рождения. И вот его друзья придумали устроить все это здесь.

— Как же это можно сделать?

— Видите ли, все уже полностью подготовлено. Мы пригласили из Канн крупье с двумя помощниками, достали все необходимое для игры. Один из моих друзей должен был предоставить нам свой загородный дом. Вы же понимаете, что из-за наших дурацких законов здесь нужна большая осторожность. Казалось бы, полиции следовало не замечать такие вещи. Но, к сожалению, некоторые высшие полицейские чины завидуют военным. Однажды я слышал, как на одном званом вечере комиссар (я был очень удивлен, увидев его в числе приглашенных) заявил, что единственные войны, в которые когда-либо удавалось втянуть нашу страну, ведутся его людьми...