Сон льва - [4]

Прежде, чем Гала успела отдать отцу поднятые цветы, он отобрал их у нее и отбросил брезгливым жестом как можно дальше, при этом на его пальцах осталось моторное масло.

— Кажется, бывают такие родители, которых радуют их дети.

Было лишь полседьмого утра, но перед Информационным центром уже стояли два опустевших автобуса. Отец Галы прошел мимо стоящих в очереди японцев.

— Ян Вандемберг, — назвал он себя у стойки регистрации. — меня назначена встреча с профессором Догберри из Йельского университета.

Мужчина, с которым отец Галы собирался встретиться, был историком искусств, так же как и он, и крупным авторитетом в области раннего сиенского ренессанса. Несколько месяцев назад Ян пригласил его участвовать в симпозиуме в Государственном музее, и поскольку он тщательно подготовил его визит, то страшно нервничал при мысли о том, что что-нибудь не получится. Он всегда питал в своей душе пиетет к Обадии Догберри, чья работа о двух панельках в Нью-Хейвене[15] малоизвестного Маэстро дель Оссерванцо[16] в свое время настолько увлекла Яна, что на всю жизнь определила дальнейшую его карьеру. Это уважение подверглось испытанию, когда знаменитый профессор в день своего прибытия лишь мельком глянул на подробнейшую программу Яна и сообщил ему, что очень хочет посетить Кёкенхоф[17] и цветочный аукцион в Аалсмеере. Ян недоумевал, как можно было предпочесть его планам что-то столь незатейливое.

Ян Вандемберг взял с собой Галу в качестве доказательства, что далеко не все тратят свое время на глупости. Ранний подъем вверг его в еще более плохое настроение, а то, что господин авторитет еще и опаздывает, довершило остальное.

— Точно потерял свои кломпы во время фирлиеппена![18]

Гала вспоминала, когда она в последний раз куда-то ездила вдвоем с отцом в такую рань. Может быть, когда — то, когда они отправлялись в отпуск, но при этом были, во всяком случае, всегда мама и две сестренки. Вдвоем с отцом они не выходили из дома почти никогда.

По рабочим дням Ян ездил электричкой на занятия со студентами, после чего очень поздно возвращался домой. Остальное время он, в основном, работал в своем кабинете наверху. Детям туда заходить запрещалось, и если они нарушали запрет, то съедались заживо.

— Прямо с косточками, — постоянно предупреждал отец всех своих трех девочек и в подтверждение угрозы рычал и скрежетал зубами. Младшая Мара отползала от него назад в своем манеже, а Франциска всегда сразу же начинала безутешно плакать. Гала была единственная из трех, кто давала ему отпор и дерзко смотрела на него, не опуская глаз. Она боялась его ничуть не меньше своих младших сестер, но все же ей очень нравилось, когда этот страшный человек с широко разинутой пастью медленно наклонялся к ней так близко, что они сталкивались носами. Тогда она пищала от страха и боролась с собой, лишь бы не струсить. Это больше всего было похоже на момент, когда ты смертельно испуганный, все еще визжишь от страха после спуска с американских горок, но все же сразу хочешь опять встать в очередь, чтобы еще раз прокатиться. То напряжение, которое Гала чувствовала тогда, было как наркотик, поэтому когда ее отец отстранялся и прекращал пугать, она скорее сердилась, нежели вздыхала с облегчением. Как только он отворачивался и забывал производить устрашающее впечатление, Гала начинала чувствовать, что ее не воспринимают всерьез, словно он считал, что она не пойдет до конца, и считал ее не настолько важной, чтобы продолжать этот поединок. Она не могла вынести того, что она для него не была равноправным противником. В ярости хватала она тогда первое, что попадалось под руку, и швыряла ему в голову. Это мог быть цветной карандаш или салфетка, но также и книга или тарелка с горячей едой. Иногда он просто кидал это обратно, и если попадал в нее, то ликовал так, как некоторые отцы во время футбольного матча. Однако чаще всего он не снисходил до нее. Наказывать их ребенка он предоставлял своей жене, которую — как и всех женщин в нижних землях — звали Анна. В такие моменты Гале, если честно, очень хотелось продолжать дразнить его, сделать в следующий раз ему по-настоящему больно.

Однажды, чтобы добиться своего, она днем, когда точно знала, что он был поглощен своей работой, зашла к нему в комнату. Не поднимая взгляда, он попросил ее выйти, но это только прибавило ей решимости. Сначала она заползла под его стол, затем забралась за него и, наконец, уселась на стол, при этом отодвинув стопку бумаг в сторону, чтобы освободить себе место. Тогда он хлопнул по ней, словно по мухе, но, промахнувшись, оставил в покое, так что Гале пришлось предпринять еще один шаг. Когда он дочитал страницу и написал комментарии к дипломной работе, и положил ее в стопку с уже просмотренными страницами, она выхватила ее и стала читать вслух то, что он только что написал красным карандашом, при этом она пыталась придать своему голосу театральность. Затем она положила страницу вверх ногами и специально в стопку со страницами, которые он еще должен был просмотреть.

Первый раз он сделал вид, что это ему не мешает, положил лист на место и продолжал работать. Второй раз — точно так же, но когда на третьей странице Гала стала рисовать зеленым фломастером куколку, он отодвинул работу в сторону и смотрел на ее пальцы, пока она не дорисовала. Она не торопилась, пририсовала куколке еще усы, портфель и крылышки, и, наконец, еще шляпку, из которой торчал цветок с сердцевиной в виде лучащегося солнышка.