Сон - [10]

К черту. Если сейчас все обойдется, у нее будет еще куча таких машин.

— Ну и где мы найдем другой автомобиль? — спросила она со вздохом.

— Вон там, в кустах. Грузовик. Почему, ты думаешь, я велел тебе остановиться именно здесь? Чудный грузовичок, как раз под наш колхозный вид.

Пока он взламывал замки грузовика и перекручивал «наживую» проводки сцепления, Мила стояла рядом, прижимая к груди комок красного версачевского платья, переполняемая нежностью. И надеждой. Ее мальчик. Ее мужчина. Он такой умный, сильный, он все продумал, все предусмотрел. Теперь они выберутся, конечно, выберутся, и все будет хорошо, он так крепко держится на ногах, значит, рана не опасна, он доживет, рана неглубокая, и все будет хорошо, иначе быть не может, иначе несправедливо, иначе зачем все? Они вернутся домой, и будут жить, долго и счастливо, и больше никогда… что никогда?

— Теперь гони, — сказал он.

Мила, отныне коротко стриженная пацанка, выжала сцепление, ух, она за рулем грузовика, да нет, все не так сложно, ужасная какая панель приборная, вот смешно-то, кто бы подумал, она ведет грузовик, только не плакать, ну, она временно поменяет стиль, и ее рыжий кожаный пиджак будет очень смотреться, если подровнять стрижку…

— Володя! — вдруг вскрикнула она. — Там остались мои волосы!

Он тупо посмотрел на нее, и она все прочитала в его взгляде: «Идиотка, истеричка, я тебя люблю, но ты не в своем уме».

— Так же можно навести порчу на человека, — шептала Мила, изо всех сил упираясь ногой в сцепление, — взять его волосы, и можно делать что угодно, ведь хозяева дачи будут злы, что мы взломали замок, они могут пойти к какой-нибудь бабке… Мама, когда меня в детстве стригла, всегда собирала все волосы и клала в конверт, а потом запечатывала и писала дату, когда стригла, я знаю, где она хранит эти конверты…

«Провинциалка», — сказал ей Володин взгляд. Надо гнать, гнать, он уже не хочет говорить, он уже понял, что нужно беречь силы… ну потерпи, потерпи, милый, еще чуть-чуть, немножко, я люблю тебя, я спасу тебя…

Лес закончился. Начиналось кладбище. Их квартира в Питере была в доме у кладбища. Нужно было выйти из подъезда, обогнуть дом и пройти мимо еще одного дома. Там, через дорогу, располагалось кладбище, но оно было другим. Мила всегда боялась могил; когда они с мамой гуляли в лесу, она с опаской поглядывала на сужающийся просвет деревьев. «Мама, мы вышли к дачам?» — «Да, а куда еще?» — «А не к кладбищу?»

Кладбище в Питере, то, около которого они жили, было нестрашным. Серебристые головы тяжелых крестов, аккуратные квадраты гранитных плит. По утрам Мила в шортах бегала вокруг кладбища (поддерживала фигуру), демонстрируя заинтересованным прохожим ровные загорелые коленки. Это кладбище было родным, и Мила спокойно и радостно думала иногда, что когда-то она тоже будет лежать здесь… так близко к дому…

Сейчас слева и справа от дороги громоздились причудливые фигуры высоких памятников. Могилы. Кресты. Смерть. Призраки. Их тени готовы были броситься со всех сторон на дребезжащий случайный грузовичок. Как долго! Володя не говорил больше ничего, он откинулся на сиденье, тяжело дышал. Дышал — значит, жил. Если бы это было сном! Если бы это было сном, повторяла Мила. Так бывает во сне — идешь по улицам любимого, ставшего родным, золотого города — и вдруг почему-то оказываешься в узких темных переулочках давно забытого, в детстве оставленного городка… где и как произошел этот подлог? И во сне иногда так просто было усилием воли, осознанием — это сон! — вернуться назад, в Питер, и продолжить путь по Невскому, усыпанному желтыми шарами фонарей…

Если бы все это было сном… тогда длинные ряды могил справа могли бы превратиться в уютные аллеи Волковского кладбища, и тогда они уже дома… дома…

Нет, Мила знала, если бы это было сном, немытые окна грузовичка давно бы облепили привидения, полусгнившие трупы в истлевших одеждах, жаждущие человеческой крови. Тогда она просто могла бы проснуться… проснуться, протянуть руку через широченную кровать и дотронуться до теплого Володиного плеча… чтобы почувствовать гладкость кожи, чтобы знать, что сон и есть сон… «Если что-то страшное случилось во сне, значит, в жизни не случится», — сказала ей мама, а маленькая Мила плакала, ей приснилось, что мама упала с балкона, разбилась…

Но нет, это не было сном, не было, не было, кладбище молчало, холмики земли по обе стороны шоссе не шевелились, дорога впереди была пуста…

…Когда грузовик, обогнув последние могилы, протарахтел мимо огромной уродливой надписи «N…», небо светлело. Этого не могло быть; здесь нет белых ночей; они не могли ехать так долго; по Милиным подсчетам, должно было пройти немногим более часа с того момента, когда «бьюик» отчалил от надписи «Harley…»

У гаишника, тормознувшего грузовик, были заспанные карие глаза. Он зевал.

— И куда ж это вы в такую рань?

Володин вид хорошо имитировал спящего, но что-то было не так, это знала Мила и знал гаишник. Она увидела чуть поодаль на дороге белые и желтые машины… и какое-то движение в кустах.

— Можно посмотреть, что у вас в кузове? А вы пока найдете документы на машину, — гаишник был так вежлив с ней…