Угасал за огромными, чисто вымытыми окнами фиолетовый день, сгущались, расплываясь, теряя контуры, призрачные тени; маленькие блестящие рыбки плавали в зеленых аквариумах по раз и навсегда заведенному кругу; пахло стейком и картошкой фри. Анжелика сидела в «Барракуде» на Московском и любопытно рассматривала своего спутника, невысокого коренастого мужчину, что стоял сейчас у стойки в очереди за едой. Спутник был плечист, серьезен, основателен и лицом до невероятности напоминал американского актера Мэла Гибсона, только в более молодом варианте. Черные брюки аккуратно облегали крепкий зад, светло-серая толстовка с коротеньким рядом из трех пуговиц была расстегнута, демонстрируя широкую золотую цепь на загорелой шее. Анжелика расслабленно зевнула и откинулась на спинку стула. Ну вот, опять все так же по-идиотски, ну сколько можно, в конце концов? «Жизнь катится под откос», — сказала Анжелика самой себе и поерзала на стуле. Это была чистая правда. С тех пор, как два месяца назад она рассталась с Сашей, мужем своим беспроблемным, — действительно под откос. Безобразие, раз за разом нелепые какие-то встречи, сколько их уже за эти два месяца было? Явно больше десяти. Очередной клиент ее бани, пара дежурных фраз, инструкция типа «как регулировать температуру в сауне», просьба «а как насчет девочек?» — «девочек сегодня нет, отдыхают» — «а может, вы со мной посидите, скучно ведь одному»… Еще ни один из них не обращался с ней так просто и нагло, и Анжелика в первый момент широко раскрыла глаза и рот, готовясь дать достойную отповедь, но почему-то слова завязли где-то в горле. Почему бы и нет? По крайней мере, он не играл в эти никому не нужные игры, с комплиментами и робкими объяснениями вначале; он смотрел на нее восторженно и прямо, и он хотел ее. Не скрывая своих желаний. «Все равно бы этим кончилось», — успокаивала себя Анжелика, опускаясь на мягкие подушки, на белый мех идиотского покрывала, отражаясь в потолочных зеркалах своей комнаты отдыха. Пусть так. Желтая лампа-полумесяц коварно улыбалась со стены единственным глазом, красные шелковые цветы обивки плыли и переливались, партнер оказался загорелым и мускулистым. Система едва заметных морщинок на его лице напомнила Анжелике кого-то давно знакомого — ах, да, Мэла Гибсона. Конечно. С наглой улыбочкой она взяла у него деньги — ну вот, моя первая зарплата в качестве шлюхи, знал бы ты, как ничтожно мала для меня та сумма, которую ты дал!
Приняла его приглашение поужинать — и только тут заметила, что партнер по-прежнему смотрит на нее с нескрываемым восхищением.
«Как вас зовут?» — чисто для приличия. — «Роман». — «Ну да, Рома, вы же представлялись по телефону».
В толпе этот Роман ничем не выделялся, скорее, наоборот, сливался с толпой, вот этот худой с длинноватыми волосами в очереди сразу за ним — явно симпатичнее. И автомобиль у него простенький — «Опель кадетт», последний в серии, беленький, с разноцветными наклеечками — полосками и квадратиками. Мещанский такой автомобиль.
«Надо меняться, — сказала Анжелика самой себе. — Завязывать с этими авантюрами».
Дежурно улыбаясь, она встретила поднос с едой, принесенный Ромой, по-хозяйски придвинула к себе «латвийскую» свинину.
— Почему ты для себя не взял горячего?
— Я не ем по ночам, — объяснил Рома.
— Я очень плотно ем утром и в обед. Анжелика согласно кивнула, поддевая вилкой кусок мяса.
— А я, видишь ли, наоборот, обязательно плотно ем после девяти вечера. Если не поем вечером, все равно проснусь ночью и, как лунатик, к холодильнику. Она удовлетворенно отметила отстраненность своего голоса — официальная такая беседа за столом. Тебе больше не на что рассчитывать, мальчик, ну подумаешь, короткая сексуальная сцена, взаимный порыв страсти; это все, пожалуй. Больше у нас ничего общего.
— А как насчет диет? — спросил Рома.
— Ох, это все фигня, извини, — ответила Анжелика. — Я до того, как родила, была жутко толстая. Моника Левински, в натуре. На каких только диетах не сидела — бесполезно. А когда дочка родилась, я сразу резко похудела. Сейчас могу двухкилограммовый торт съесть — и ничего.
— У тебя очень красивая фигура, — сказал, восторженно улыбаясь, Рома. Эта детская улыбочка как-то абсолютно не вязалась с героическим складом его лица.
— Я знаю, — сказала Анжелика.
Свинина по-латвийски методично убывала в тарелке; картошечка, капустка под уксусом — все донельзя уместно. Рома, улыбаясь, потихоньку отхлебывал кофе, смотрел, как она ест.
— А у тебя есть дети? — спросила Анжелика. — Да, мальчик. Сашка зовут. Пять лет.
— Моей тоже пять, — сказала Анжелика, отправляя в рот очередной, политый соусом, кусочек.
— Ребенок для меня — это все, — воодушевленно сказал Рома. — Пожалуй, все, что я делаю — это ради него. Я надеюсь, все, чего я в жизни не сделал — он сможет. У меня не было никакой основы, когда я начинал. Приехал из деревни под Саратовом, потом Можайка, потом вот начал зарабатывать. Я хочу, чтобы у моего сына все было. Самое главное, чтобы была база, с чего начинать. Я знаю, что сам уже многого не добьюсь, но вот Сашка… Я хочу, чтобы у него к совершеннолетию была своя квартира, джип, начальный капитал…
