Somnium breve - [6]

Причастье страстное все то же

и так же чаша глубока, —

счастье на тоску похоже,

счастьем кажется тоска.

«Только небо узрят очи…»

Только небо узрят очи,

только день забрезжит твой,

уж витают тени ночи

над поникшей головой.

Вещий Гамаюн проплачет,

и конец, конец судьбе…

А подумать — только начат

путь, назначенный тебе.

«Когда проходит жизнь, когда прошла…»

Когда проходит жизнь, когда прошла,

и цели нет и нет возврата, —

как старый сыч, из своего дупла

жди сумеречного заката.

Очами дневными нельзя постичь,

во мраке зорче видят очи.

Напрасно дня угасшего не клич —

дождись всеозаренья ночи.

ПРИЗРАКИ

«Бессонной тишины немые звуки…»

Бессонной тишины немые звуки

зовут в страну оплаканных теней,

и мертвые протягивают руки

из ночи невозвратных дней.

О, сколько их, за сумрачным Коцитом

навек покинутых! Издалека

о прожитом, о прошлом, о забытом

бормочет горькая река.

И сердце жалостью безмерной сжато

и вечность о прощении молю

за то, что мало я любил когда-то,

что мертвых я сильней люблю.

Лик («Что говоришь, таинственный? О чем…»)

Иннокентию Анненскому.

Что говоришь, таинственный? О чем

пророчишь ледяным молчаньем?

И светишься каким лучом,

каким обетованьем?

Куда от нас восхитился твой дух,

смежив тебе земные веки?

Иль, как свеча, сгорел, потух,

исчез совсем, вовеки?

Внимает ли, прощенный, небесам,

дивясь цветам лугов надзвездных?

Или возмездья ужас — там,

в неосиянных безднах?

«Бойся призраков — теней, теней…»

З.Н. Гиппиус

Бойся призраков — теней, теней

из страны когда-то милой:

сердцу, не забывшему о ней,

тени скажут: было.

В час раскаянной тоски, тоски

суженой тебе судьбою,

двинутся туманные полки,

уведут с собою.

В омуты свои — назад, назад

путь душе твоей укажут,

мертвою водою окропят,

саванами свяжут.

Бойся памяти больной, больной

грусти о давно любимом,

о любви, развеянной давно

на могилах — дымом.

«О, ты, которой нет…»

О, ты, которой нет

и не было на свете,

ты, вечности ответ

на ров тысячелетий!

Кто ты, над дольной тьмой

небес прообраз нежный,

владычица земной

надежды безнадежной?

Ты — чудо? или бред?

Один Господь рассудит.

О, ты, которой нет

и никогда не будет.

«У ночи я опросил бессонной…»

«Only this, and nothing more…»

Edgar Allan Poe

У ночи я опросил бессонной:

Чей это плач неугомонный в

о тьме я слышу вновь?

Кто это вещей птицей стонет,

дрему от век усталых гонит?

Ночь ответила: Любовь.

Но кто ж она, мое страданье?..

О ком невольного рыданья

нет сил остановить?

И голос ночи мне ответил:

— О той, которой ты не встретил,

но не мог забыть.

Ее песня(«У ночи я опросил бессонной…»)

Когда, гонимый темным бредом,

скитался ты в пустыне —

как тень твоя, брела я следом,

послушнее рабыни.

Когда тобой владела сила

и ты был весь как пламя —

твое из битв я выносила

пылающее знамя.

И перед сном, монашкой черной,

я над тобой клонилась,

водой кропила наговорной

и о тебе молилась.

Усни! Далеких песен рая

земные сны чудесней.

Усни, моей во сне внимая

баюкающей песне.

«Все тени, тени… Только там, в просвете…»

Все тени, тени… Только там, в просвете

полуопущенных оконных штор,

ночное небо, светя и не светя,

ночное небо — на меня в упор.

Что это — смерть? В сиянии застывшем

провидит сердце гробовую тьму,

невечное становится небывшим,

ни цели, ни предела ничему…

И вдруг, придушен хлынувшей тоскою,

почувствуешь — о, Господи, прости! —

такое одиночество, такое,

которого нельзя перенести.

«Мелодии полузабытой…»

Л.Е. Румановой

Мелодии полузабытой

глухие звуки, в час ночной,

пробормотал рояль разбитый

моей соседки за стеной.

Не в первый раз она играла,

но не прислушивался я, —

а нынче, вспомнив, замирала

и плакала душа моя…

Дымится озеро лесное,

вечерняя сереет мга,

и пахнут вереском и хвоей

извилистые берега.

С тобой, далекая царевна

моих младенческих стихов,

встречаемся мы ежедневно

на валунах, у берегов.

Мы рады северному лету,

прохладе, соснам, тишине…

И запоешь ты песню — эту,

тебя напомнившую мне.

«Я вернулся в отчий дом…»

Я вернулся в отчий дом,

о далеком не жалея, —

стынет под косым дождем

вырубленная аллея.

Жду, переступив порог,

не узнать сеней знакомых:

продырявлен потолок,

пахнет затхалью в хоромах.

В комнату к себе, скорей!

Жалобно скрипят ступени,

притаилась у дверей

жуть постылых привидений.

Точно пугала, кресты

труб чугунных — в окна, с крыши…

Ни души. Из темноты

— писк голодной мыши.

Кума («Как быть с тобой, убогая кликуша?..»)

П. Ставрову

Как быть с тобой, убогая кликуша?

Все маешься и голосишь больней,

час от часу взывают вопли глуше

из темноты и нищеты твоей.

И то сказать, под кровлею дырявой

тесна, грязна постылая изба,

и ключ от двери со скобою ржавой

кривой куме подкинула судьба…

Брось, старая! Сиротскую награду

и ждать уж недолго. Кума придет,

обмоет, обрядит, зажжет лампаду

и в дверь на волю, не спросясь, толкнет.

«Ты приходишь усталой тенью…»

Ты приходишь усталой тенью,

посылает тебя могила, —

отдана моему томленью,

застываешь в дверях уныло.

Ты бледнее теперь намного,

и в глазах синева тумана,

у пробора над бровью строгой

запеклась небольшая рана.

Ничего у меня не просишь,

за вину не грозишь расплатой,

только холод с собой приносишь,

как дыханье страны заклятой.

«Кочует по сводчатым хорам…»

Кочует по сводчатым хорам,

качается бронзовый звон.

Плывут серомраморным бором

стволы полуколонн.

Дышу тишиною собора