Солоневич - [8]

После полудня Иван и Тамара по заведённому ими порядку встречались в заранее назначенном месте, обедали и, прихватив «Бедекер», отправлялись бродить по городу. Тамара считала необходимым «повышать культурный уровень» мужа. В обязательную программу входило посещение музеев и исторических достопримечательностей. Один из первых визитов был сделан в Пантеон с гробницей Наполеона. Тамара была влюблена во французскую культуру, обожала местную кухню, жаждала развлечений, и Иван старался ни в чём не перечить жене…

О годах, проведённых в университетских стенах, Иван Солоневич вспоминал часто. В числе его сокурсников был поэт Николай Гумилёв, известный своими монархическими убеждениями, а среди преподавателей — «витийствующие» профессора, авторы нашумевших философских и политико-экономических книг, в которых на всякие лады доказывалось, что Россия созрела для перемен, «судьбоносных перемен», если использовать сегодняшнюю формулу. В своих лекциях учёные мужи проповедовали идеалы свободы, равенства, братства, а следовательно, радикального обновления России. Как писал впоследствии Солоневич об университетских преподавателях, «почти все они были марксистами», использующими «немецкие шпаргалки». По мнению Ивана, «душа всякого русского профессора была сшита из немецких цитат».

Одного из них он выделил особо — профессора Михаила Ивановича Туган-Барановского, читавшего курс политической экономии. Студент Солоневич очень ненадолго увлёкся этой наукой, считая, что использование её постулатов позволит ему не только «правильно» интерпретировать сложные процессы, происходящие в России, но и наметить пути в будущее, чтобы с чётко выверенных позиций обустроить российскую жизнь. Студент-белорус, жадно впитывавший каждое слово, произнесённое с кафедры, и задававший несколько корявые, но неизменно острые вопросы, не мог не привлечь внимания мэтра. Они встретились несколько раз за пределами университетских стен, но настоящего сближения не произошло. Солоневич так прокомментировал ситуацию: «По тем временам… я возлагал некоторую надежду на науку политической экономии. Наука, в лице профессора Туган-Барановского, возлагала некоторые надежды и на меня. Кажется, разочаровались обе стороны».

В недолгие месяцы близкого общения с профессором Иван проштудировал тома «Капитала», познакомился с трудами российских последователей К. Маркса, в том числе самого Туган-Барановского и П. Б. Струве. Вспоминая о «заблуждениях» студенческих лет, Солоневич писал: «Если бы это было юридически возможно, в эмиграции я предъявил бы проф. Туган-Барановскому иск за нанесение увечий моим мозгам: сейчас мне совершенно ясно, что после курса у проф. Туган-Барановского я во всём, что касается народного и вообще человеческого хозяйства, вышел ещё большим дураком, чем был до курса».

Критикуя профессора, Солоневич отметил, что ему ясны и «смягчающие вину обстоятельства»: «Проф. Туган-Барановский, — и прочие иже с ним — был просто глуп».

Эту оценку «научной состоятельности» профессора вряд ли стоит квалифицировать только как оскорбительный выпад «реакционного публициста», не сумевшего увидеть рациональных элементов в научных построениях Туган-Барановского. Известная эмигрантская писательница Ариадна Тыркова-Вильямс, которая имела возможность общаться с учёным, писала: «Не Туган выдумал социализм и связанные с ним экономические теории. На это у него не хватило бы воображения. Но мозги его обладали редкой ёмкостью для впитывания книжного материала. Он мог наизусть цитировать Карла Маркса и Энгельса, твердил марксистские истины с послушным упорством мусульманина, проповедующего Коран. Экономический материализм был для него не только научной истиной, но святыней. И он, и Струве были совершенно уверены, что правильно приведённые изречения из „Капитала“ или даже из переписки Маркса с Энгельсом разрешают все сомнения, все споры. А если ещё указать, в каком издании и на какой странице это напечатано, то возражать могут только идиоты. Для этих начётчиков марксизма каждая буква в сочинениях Маркса и Энгельса была священна».

Тыркова-Вильямс упомянула ещё об одной слабости Туган-Барановского и близких к нему учёных: почти полное равнодушие к живым людям, для которых сочинялись все эти «передовые теории». Тыркова-Вильямс, как и Солоневич, проронила в адрес профессора слово «дурак» и тут же смягчила его: «Это… очень упрощённое суждение. Дураком Туган, конечно, не был, но была в нём доля нелепости, слепоты, иногда граничащей с тупостью…»[13]

Учёба, газетная работа и семейная жизнь не препятствовали страстному увлечению Ивана спортом. Он пользовался любой возможностью для «накачивания» мускулов, тренировок с гирями, игры в футбол. Наибольших успехов, дружно отмеченных прессой того времени, Солоневич добился на всероссийском первенстве в Риге в феврале 1914 года. Иван выступал от минского атлетического общества «Sanitas» в соревновании по подниманию гирь. Нескольких фунтов не хватило ему, чтобы побить мировой рекорд в выжимании правой рукой, который принадлежал тогда известному атлету А. Елисееву. Ивану вручили серебряную медаль. Технической подготовленностью Солоневич не блистал, но его огромная сила поразила всех: этот белорус обязательно добьётся чемпионских лавров! Лукьян Михайлович не без гордости помещал в своей газете заметки о спортивных достижениях сына: «Знай, мол, Солоневичей! Они себя ещё покажут!»