Соломенный кордон - [97]

— Вить, а что, если бы все так работали, как ты, что бы было?

— Порядок во всем, — улыбался он.

— Ну, а если бы вообще не было таких?

— Остался бы ты, Максим, бюрократом, жил среди негодяев и подлецов. — Эту фразу Виктор сказал очень серьезно, и я понял, что дела его со словами не расходятся.

Разговор этот состоялся в начале моего приезда, и, глядя на Виктора, я все больше и больше убеждался, что он не старается быть хорошим специалистом и человеком. Все он делает не напрягаясь, не играя, делает ради того, чтобы жилось лучше не только ему, но и всем окружающим. С ним легко спорить, потому что он открытый. Живут такие люди сложно и трудно, но никогда не озлобляются, встречают трудности, как должное.

Сегодня разговор у нас не клеился, я почти не слушал друга, весь день ждал, что придет Надежда, но она не пришла, мысли мои были заняты догадками: почему?

Какие были отношения у ней с Ведриным? Вначале я решил поговорить о его отношениях к Надежде в открытую, потом почему-то стал убеждать себя, что с ней вроде удобнее затеять подобный разговор, тем более что она своими вопросами о Викторе сама дает повод. Если они в ссоре и спросить об этом Ведрина, он может заподозрить, что я питаю симпатию к Надежде. Была еще одна причина, толкавшая меня на разговор с соседкой: после вчерашнего вечера меня просто тянуло к ней. В крайнем случае, если у них серьезные отношения и они на время поссорились, я их помирю...

В таком духе я рассуждал весь день. «Придет ли она завтра? Может быть, вызвать ее на улицу и спросить?..»

— Ты меня не слушаешь? — спросил громко Ведрин.

Я замялся.

— Ну, ладно, мечтай. Мне в одно место надо наведаться по очень важному вопросу. Если я задержусь, не волнуйся, — он накинул на плечи куртку, хлопнула дверь.

— Вот те и раз... — вслух сказал я. — Ведрин сам пошел к ней. — Эти слова прозвучали так, как будто их произнес не я.

Долго мучился от бессонницы в эту ночь, под майкой то-то ползало. Пользуясь карманным фонариком, я несколько раз внимательно осматривал простыни, подозрительно относился к каждой соринке, крошеву сена, попавшему на постель. Ничего живого мне не попалось. Постель была чистая.

После долгих мучений сон обрушился мгновенно, я уснул так крепко, что не слышал пения петуха-будильника, не слышал, как Чикиринда стучала палкой в калитку и в дверь избы. Проснулся я после того, когда бабка появилась на сеновале и зашумела:

— Эй, проснись! Ай преставился? — Услышав голос старухи, я встал. — Вот пень-колода, стадо-то я уже собрала. Собака со стадом в луга пошла. Что эт ты, ай занемог? Дык я фельшара призову и за коровами присмотрю.

— Проспал я, бабушка.

— Эдак и белый свет проспишь...

Я быстро оделся, выскочил на улицу и задворками пустился догонять стадо.

Настиг я его в километре от села. Заливай осуждающе покосился в мою сторону, свернул на обочину и побежал чуть впереди.

«Вот это спал, собаке и то не понравилось, хорошо, что Чикиринда выручила». Но, несмотря на неприятный этот случай, настроение у меня было хорошее. Виктор помирился с Надеждой, теперь Чикиринда возрадуется, да и мне не придется страдать от «угризации» совести.

Стадо подходило к лугам, большое солнце выкатывалось на горизонте, редел туман, с каждой минутой все ниже и ниже прижимаясь к земле. Над туманом показались золотистые луковицы церкви, они ярко блестели и были похожи на елочные игрушки, лежащие на вате. Коровы спускались в лощину, заполненную туманом, становились призрачными, исчезали совсем.

Я замер на холме, любуясь красотой утра.

Но вот туман постепенно рассеялся, растворился. Под яркими лучами разноцветно заискрились луговые цветы, только над речкой еще вздымалась кисейно-белая полоса пара, повторяя все изгибы русла.

Коровы разбрелись, зримо выделяясь на пестро-цветастом лугу. Заливай выбежал на противоположный склон холма и улегся среди ромашек.

Спустившись вниз, я стал всматриваться в то место, где лежала собака. «Тоже не доспал». Но предположение мое не подтвердилось, присмотревшись, я увидел высоко поднятую собачью голову с остро торчащими ушами — он следил за стадом.

Солнце пригревало, и я направился к реке, решив искупаться. Неожиданно я увидел, как навстречу мне шла девушка, она размахивала букетом цветов.

— Здравствуй, Максим! — сделала отмашку букетом. — Я ж говорила, что скоро зацветут луга. Ой, как здорово они цветут!

Я даже не сразу поверил, что предо мной Надежда. «Неужели Ведрин не у нее был?»

— Ты что такой обалдевший!.. Ой, как здесь красиво!..

Она размахивала букетом, крутилась юлой, сарафан ее надувался колоколом. Устав, она опустилась наземь, легла на спину и, раскинув руки, глубоко дыша, стала смотреть в чистое небо.

Я опустился рядом, преодолев оцепенение, спросил:

— Ты одна?

— Как одна? — не поняла она и тут же спросила: — А тебе не жалко, что коровы топчут цветы?

— Для коров это трава, и они ее едят.

— До которой части луга разрешен выпас?

— До тех высоких ветел.

— В этом году на меньшей части разрешили, а в прошлом Савелий Фомич пас по всему лугу. А знаешь, Максим, что эти луга спас твой друг, Виктор Мокеевич?