Соломенный кордон - [9]

«Куда же мне теперь? — думал Потап. — Домой нельзя, если опять к тетке? — И вдруг он вспомнил: — Схожу в комитет комсомола!..»

За длинным столом в комитете комсомола сидел остроскулый глазастый парень.

— Секретарь, походатайствуй перед начальством, помоги устроиться на работу! Я ведь не просто так!.. Что я уехал трудиться на шахту, об этом вся деревня знает! И земляк мой у вас работает! — ошеломил натиском остроскулого парня Потап. Тот минуту помолчал, разглядывая простены, и кивнул на стул, пригласил:

— Садитесь.

Потап сел, а секретарь задумчиво тер рукой гладко выбритый подбородок, продолжая с интересом рассматривать Потапа. В это время в комитет и влетел Петька Коноплев:

— Ты уже здесь?.. Ничего не получается, земляк. Хил ты для забоя!.. Пойдем-ка, я провожу тебя на вокзал. Поедешь домой и попутно прихватишь мой овчинный тулуп. Здесь он мне ни к чему, а в деревне сгодится. Пойдем, пойдем, — потянул он за руку Потапа.

— Петька, убирайся отсюда! — закричал тот. — Все равно не повезу твой тулуп. Брошу его под колеса поезда!

Секретарь посмотрел на Коноплева:

— А почему бы, Коноплев, не попросить твоего начальника?

— Да вы посмотрите на этого чудака, он же непременно забойщиком хочет быть. — Петька расхохотался, а Потап почему-то вспомнил свой отъезд с теткой из деревни, рассказ шофера о Микеше и закричал:

— Что, рад, что вымахал с геркулеса! Тебе нравится издеваться надо мной! Ну, смотри, а то получится как с Микешей твоим...

Петька замолчал и с удивлением уставился на Потапа, он не знал, что там «получилось» с Микешей.

— Ну, ладно, Коноплев, я поговорю с вашим земляком наедине, — вмешался в разговор секретарь.

Петька вышел с недоуменной миной, соображая, к чему это Потап упомянул его родственника Микешу.

— Я помогу вам, — сказал секретарь, когда широкая спина Коноплева скрылась за дверью, — не обязательно забойщиком работать, если приехал на шахту. Почетны и другие специальности, насыпщик, например.

— Что это за профессия такая? — насторожился Потап, подозревая, что и этот хочет усомниться в его полноценности.

— Уголь из люков в вагоны насыпать.

— А где я буду насыпать — под землей или на поверхности?

— В шахте, так же как и ваш земляк.

— Он, значит, будет рубать, а я насыпать?.. Нет, секретарь, Коноплев этот, когда мы ловили птиц, у меня в подручных ходил. Да если он напишет в деревню, меня засмеют. А он обязательно начнет выхваляться перед своей матерью...

— Но здесь ничего нет смешного, никакого повода для смеха.

— Если, конечно, вы говорите правду... что нет повода... А сколько там платят? — с обреченным видом допытывался Потап, надеясь хоть на какую-то справедливость и понятливость секретаря.

— Первые месяцы вы заработаете больше, чем раньше получал Коноплев. Забойщиком он сразу не стал, ему пришлось долго учиться, а вы овладеете специальностью быстро. Ну, день-два сходите на пару с каким-нибудь товарищем, он вам покажет участок, освоитесь — и пожалуйста!

— Принимаю ваши условия. Секретарь, вы еще не бюрократ! Я буду часто заходить к вам, и с первой получки мы выпьем. Я здорово себя чувствую и доверие ваше оправдаю! — Потап Ломтев что было силы пожал руку секретаря, спросил, у кого брать приемный лист, и когда секретарь, написав что-то, подал ему бумажку, кинулся в отдел кадров.

5

Первые два дня Потап Ломтев ходил на работу с пожилым хмурым шахтером, который обучал его мастерству насыпщика и знакомил с шахтой.

Наслушавшись всяких страстей о шахтерской профессии от Петьки, Потап с любопытством и страхом рассматривал торчащие глыбы породы из-под затяжек, с боязнью входил в темноту штрека и незаметно, таясь от своего учителя, крестился. В кромешной темноте шахты на него находила суеверная блажь.

В поведении, внешнем виде Ломтева было много поводов для насмешек. Стараясь удивить всех своей ученостью, он все время путано приводил цитаты из политэкономии. Часто шахтеры подтрунивали над огромными ботинками Ломтева. Когда Потап шагал на участок за своим учителем, он был похож на маленького утенка, обутого в ласты.

— Эй, малыш, зачем в шахту на лыжах приехал? — кричал кто-нибудь из шахтеров.

Ломтев останавливался, напыжившись, обзывал обидчика «Торичеллевой пустотой», стукал себя по фибровой, просторной каске.

— Чего ты со всеми связываешься? — спрашивал недовольно насыпщик.

— Я вот кому-нибудь намну хребет, так они успокоятся! — грозил Потап.

— Ты вот меньше языком мели. Так вот когда-нибудь отстанешь, попутает черт или Шубин в завал утянет. Где ботинки, которые тебе дали со спецодеждой? — вышел из себя насыпщик.

— Домой отослал, — потупил взгляд Потап , — все равно они быстро б изорвались, а эти прочные. Там у меня в деревне братан в них к девкам на улицу будет ходить.

— Тьфу! — сплюнул насыпщик. — Ну и жмот ты, паря! Ведь пять лет прошло с тех пор, как война кончилась, а ты все жадничаешь. — Больше до последней смены Потап не слышал от него ни единого слова.

Работа у Потапа не ладилась. Люки были высокие, и ему приходилось все время из-за своего маленького роста залезать на вагон. Делал он это неумело, попадая под вентиляционную струю с пыльной стороны. От колючей угольной пыли перехватывало дыхание, кололо в ноздрях, першило в горле и слезились глаза. Потап чихал, кашлял, тер глаза, вызывая острую резь. Временами ему хотелось бросить все, расплакаться и пойти на-гора. Но в такую минуту перед глазами возникала ухмыляющаяся рожа Петьки Коноплева: «А в забое, думаешь, легче?», скорбное лицо матери: «Эх, сынок, никуда-то ты у меня не годишься», возникал и комсомольский секретарь с напутствующим жестом: «Смотри, Потап, не подведи!»