Соломенный кордон - [43]

Сеня смотрел на него, покусывая обветренные толстые губы, щурил коричневые глаза и, откинувшись на сиденье, ждал.

— Только с чем у тебя мешок?..

— А тебе, старый потник, не все равно? — опустил голову и посмотрел исподлобья. Засаленный воротник кителя врезался в жирный подбородок, и без того красное лицо Сени налилось кровью.

— Не все равно, правильный ты человек, не все равно... Потому что вместо мешка пшеницы ты можешь свезти в правление что-нибудь другое... Трогай, матушка! — шевелит поводом Ефимаха. — Так пшеничку свези...

— Сволочь! Бездельник, ишь, пристроился! Гоняет по полям на кобыле! — взорвался Сеня. — Я еще не забыл, как ты в голодные годы нас со свету сживал!..

— Свези, Сеня, свези от греха...

Сеня — лютый враг. Это он когда-то подавил ефимахиных гусей, он загнал корову к председателю колхоза в огород. Это он стрелял по нему из ружья, когда порвал картечью ухо Повитухе. В тот раз Сеня сам чудом уцелел, потому что Ефимаха тоже был с ружьем и стрелял ответно. Об этом, правда, никто не знает, но случай такой был.

Следующий дом — шофера Андрея Чалаева. Друзья они с Сеней. Чалаев рублевому богу молится. Этот за деньги продаст не только отца с матерью, но и жену. Любит заводить сберкнижки, у него их несколько, говорят, что самая крупная сумма хранится в областной сберкассе. Худощав, с вытянутым лицом, на котором круглый год бледнеют желтоватые, похожие на мушиный помет веснушки, а загогулистый нос в сизых угрях и перхоти. По лютости он не уступит Сене, но скрытен, с тихим голоском. При встрече еще издали кричит:

— Ефим Ефимычу, почтеннейшее! Нижайшее стражу полей!..

Жадность вывела его в передовики, ночами не спит, если узнает, что кто-нибудь больше его заработал. Два раза попадался с кражей. Судить надо было. Председатель замял дело.

«Нельзя, Ефим Ефимыч, лучший механизатор, лучший шофер. И так техника простаивает. Пойми, Мельников. Войди в мое положение...»

Овес под лесом берет он. Луга все вспахали, сено в цене, любой купит. Надо быть осторожнее и ружье брать с собой, а то сегодня забыл.

Подбежал Тузик. Встряхнулся, обдавая брызгами хозяина.

— Фу ты, стервец, клеща тебе в загривок! — Ефимаха утирает рукавом пиджака лицо. — Ну, хватит, вижу, что вымылся хорошо. Теперь пойдем, покормлю и привяжу. Отдохнуть-то надо. — Он тяжело встает, гладит двумя руками онемевшую поясницу, берет седло и, покряхтывая, направляется к избе.

Солнце уже выкатилось из-за деревни, сумерки пропали совсем, пропал и туман над рекой, и только темная вода чуть-чуть парила, глянцево застыв от безветрия.

Из кустов сирени вынырнула старуха-соседка.

— Ефимыч, утей моих не встречал? Вчера, окаянные, домой не заявились. Сноха-то меня загрызла в конец.

— Встречал, Петровна, твоих утей. Вон там, во второй заводи, — показывает он кнутовищем.

— Спасибо тебе, Ефим! А там ли они сейчас?

— Там, где ж им еще быть.

После завтрака старик ложится отдохнуть в саду под яблонями. Приснилось ему, что придремнул он в поле, в копне сена. Спит Ефимаха и слышит нарастающий гул мотора, открывает глаза и видит: прямо перед его копной приземляется вертолет. Щелкает дверца, и из кабины показываются Сеня и Андрюха. В руках у них двухрожковые вилы.

«Ишь, до чего додумались, азияты! На вертолете примчались, ну, погодите, у меня, старого партизана, и против Этого средства имеются! Тузик! — зовет он собаку. На копну к нему лезет кобель, только задние лапы у него почему-то в сапогах, и ползет он по-пластунски, как человек. — Что ж ты пораньше меня не встурил? А ну, марш за кобылой!» — приказывает собаке.

Тузик кивает и понимающе подмигивает.

Пока Тузик разыскивает Повитуху, Сеня с Чалаевым мечут копну за копной.

— Нет, так они весь покос оголят!

А Чалаев аж побелел от жадности:

— Давай, Сеня! Давай! Мы с тобой столько на вертолете увезем, больше чем на трех тракторах, давай! Сено сейчас в цене!

«Ах ты, сволочь, ишь как разошелся! Где же Тузик с Повитухой? Эдак они и улетят!..» — Ефимаха выскакивает из копны:

— Стоять на месте!..

Сеня бросает ему в лицо навильник сена. Ефимаха просыпается, откидывает с лица какую-то тряпку, на земь падает полотенце. «Эть ты, курья голова! — досадует он на жену. — И додумалась же лицо полотенцем закрыть, от мух, что ли?.. И надо же такому присниться?!»

В будке скулит Тузик. «Ай что случилось?» Он идет к собаке.

— Тузик, ты что это? — старик вытаскивает его из будки. Задняя лапа у кобеля в крови. — И кто тебя саданул так? Ведь думал привязать и забыл... Эт, так некстати, ну ничего, милок, до свадьбы заживет. — Он осматривает лапу Тузика. — Ничего, не нонче так завтра, а я с ними сочтусь!..

Вечерняя заря угасает медленно. Красно-желтый, с фиолетовым отливом горизонт остывает, как раскаленная чугунка плиты.

Ефимаха почувствовал себя плохо и заехал в медицинский пункт.

Фельдшерица выслушала стетоскопом впалую грудь, смерила температуру и решила сделать укол в ягодицу. Объездчик конфузливо снял штаны, лег вниз лицом на холодную клеенку кушетки.

Фельдшерица брызнула шприцем, попыталась оттянуть кожу, чтобы легче вошла игла, и опешила. Пальцы ее ткнулись во что-то твердое, словно камень.