Соломенный кордон - [2]

Когда Свистельник выводил Вольного из стойла, конь, слегка оскалив зубы, настороженно следил за каждым движением Федоровича. При малейшем взмахе руки старика Вольный вскидывал голову, кожа у него на лопатках вздрагивала.

«Испортили коня. Такую силу загубили», — думал коногон.

Вольный подошел к пустым вагонам и, высоко вскинув голову, уперся, ожидая удара.

— Ну, иди, иди же, — тихо сказал Свистельник.

Вольный, упрямо не меняя позы, стоял словно изваяние.

Федорович выпустил повод и стал разбирать упряжь. Конь постоял еще немного, как бы выжидая, что же будет дальше, потом побрел в конюшню.

Свистельник взял Сушку и поехал на участок.

Прошла неделя. Каждую смену Федорович работал на разных лошадях. До смены он заходил в стойло к Вольному. Давал ему несколько кусочков сахару, почесывал крутую шею, ласково приговаривал что-то. Навещал он Вольного и после работы.

Заслышав шаги коногона, Вольный сдержанно, но радостно ржал. Вольному нравился мягкий, спокойный голос Федоровича, его ласковые руки, в которых никогда не было кнута. От Федоровича пахло речной водой и степными травами, пахло пшеничным хлебом. И Вольный представлял тот сказочный мир, который остался где-то наверху под большим солнцем. Он чувствовал Свистельника, слышал, когда Федорович разговаривал с другой лошадью, готовя ее для работы, слышал, как мимо конюшни, громыхая вагонами, проходила партия и коногон, помогая лошади преодолеть подъем, подбадривал ее свистом. И ему хотелось пойти следом за коногоном. Он крутил головой, стараясь сбросить с шеи цепь, и, если ему это не удавалось, обиженно ржал.

Вскоре Вольный стал с ненавистью относиться к тем лошадям, на которых работал Федорович. И когда коногон после смены заводил в конюшню лошадь, Вольный старался укусить ее или лягнуть.

— Балуй, балуй! — говорил Федорович, укрощая Вольного.

Однажды Свистельник снял с Вольного цепь. Запрягая Чалого, он почувствовал, как кто-то пнул его в плечо: повернувшись, увидел Вольного:

— Неужто поработать желаешь?

Вольный, тыкаясь в руку, сдержанно ржал. Федорович дал ему сахару. Конь не ушел и продолжал топтаться на месте, оттирая Чалого.

— Попробуем, — коногон выпряг Чалого.

Вольный нагнул голову, Свистельник надел шлею и пристегнул цепь к вагонам.

— Ну, пошел! — с замиранием сердца крикнул Федорович.

Вольный сдернул вагоны и тут же притормозил их задом. Вагоны стукнулись и остановились.

— Пошел, по-шел! — приказывал Федорович.

На этот раз конь до самого участка не останавливался.

Когда груз был готов и Федорович крикнул Вольному: «Пошел!», бодря свистом, Вольный тронул и остановился. Вагоны цокнули четыре раза, конь легко рванул и не сбавлял шаг до самого ствола.

«Да-а, милок, у тебя не лошадиная сила,— с оттенком удивления, обращаясь к Вольному, говорил Свистельник. — Если прибавить еще вагончик, не убьешься». Он прицепил добавочный вагон.

— По-ошел!

Вольный рванул, вагоны покатились, он тут же придержал их и, когда получился лишний стук, конь сердито покосился на Федоровича.

— Пошел, по-шел! — понукал Свистельник, но Вольный не тронулся.

— Ба-атюшки! — удивился коногон. — Да ты и считать умеешь? Вот это номер...

Он отцепил лишний вагон. Вольный проверил стуком количество вагонов и легко потянул партию.

«Вот это да, вот это умница!» — подумал Федорович, выгружая крепежный лес.

— Вы, лошадники, обозники, слышали о нашем старике? — прищурив глаза, спросил Фрол.

— Каком старике? — спросил Иван.

— О новеньком?

Коногоны подошли ближе.

— Что о нем слышать? — равнодушно бросил Иван.

— А тебе известно, что он на Вольном сто пятьдесят рубликов околпачил?

— Врешь ты...

— Какой там врешь! За восемнадцать выходов...

— Не может быть!

— Вот спроси, если не веришь, начальника или табельщицу.

Коногоны заинтересовались.

— Да-а, значит, старик лошадиный язык понимает.

— Значит, понимает...

Федорович подцепил лишний вагон и взял в руки тормоз.

— По-ошел!

Вольный дернул и приостановился, но Свистельник уже успел подсунуть под колесо последнего вагона тормоз. Получилось, как и должно быть, четыре удара.

«Животное, а не обманешь... На что уж я с ним обхожусь по-хозяйски, все равно не доверяет... Эх ты, дурень!»

За небольшой срок Федорович стал лучшим коногоном на шахте. Он выполнял все наряды, делал сверх нормы. Товарищи с завистью посматривали в его сторону.

— А что, ребята, — сказал однажды Фрол, почесывая за ухом, — некрасиво как-то выходит. Работаем все одинаково — стараемся, да получаем по-разному. Лошади у нас неравные. По-моему, это несправедливо, один на кляче гоняет, а другой...

— Довольно тебе, Фрол! Знаем, какой ты работник. Человек из черта лошадь сделал. Мы тоже могли бы. Кто виноват, что у нас смекалки не хватило...— вмешался в разговор конюх.

Фрол поджал тонкие губы, ехидно заметил:

— Возможно, я неправ, но и ты говоришь чепуху. А ежели человек изобретает что-то, он тоже один пользуется? Нет же? Нет.

— Фрол прав, — вмешался Иван, — можем мы сделать уравниловку? Можем! Никому обидно не будет. Сегодня ты работаешь на Вольном, завтра я, и получаем все одинаково, здорово и сердито.