Соло для оркестра - [146]

Так говорила она себе в канун одной из весен, ничего не поделаешь, говорила, но не хватало ей воли стойко нести свой крест, все ж пыталась вспомнить что-нибудь отрадное в своей жизни, хоть один светлый день, и не могла, совсем уж себя истерзала, как вдруг случилось ей как раз в ту пору встретиться с зоотехником Феро Дубаи, он теперь заступил на место ее мужа, раз-другой они уже виделись, однажды при Феро у нее выспрашивали про те мужнины махинации, она готова была провалиться со стыда, почему именно я такого сподобилась, почему аккурат моего мужа выгнали, когда же меня наконец оставят в покое, да, но ведь это и мой позор, и не только его и мой, но и наших детей, ведь он им отец родной.

А Феро Дубаи вежливо поздоровался и сказал: совсем вы себя извели — такая молодая и красивая женщина, а так убиваетесь. Анка невольно рассмеялась; хотя день шел уже на убыль, но вдруг повеяло весенней свежестью, и Анка ощутила ее, да еще как ощутила! Холодок скользнул к ней за ворот, огладил, будто ласковыми руками, плечи, что же это, подумала она и зарделась, улыбка осветила ей лицо, разжались губы, и она совсем по-женски взглянула на Дубаи. Они разговорились о рабочих его делах, о своих заботах и так дошли до ее дома, где Феро и остался. Остался в тот день, заявился и в другой, а потом уже приходил званым и желанным, как она ни боролась с собой — ведь совсем еще мальчишка, что у них может быть общего? Феро был родом из соседнего села, отслужил армию, холостой, единственный сын у родителей, в лице и голосе его сквозила заботливость, и на Анку это действовало, невелика беда, успокаивала она себя, зато он поможет ей, человека иной раз тянет на доброе дело, от этого он порой чувствует себя куда счастливей, чем от чего другого. Феро оставлял теперь у нее свою робу, а ей было без него тоскливо, проведенные порознь минуты тянулись как вечность, она уже не спрашивала себя, что у них общего, махнула рукой и на толки, кружившие по селу, сожалела лишь об одном — что любовь, которую она столько ждала, пришла с таким опозданием.

Феро покрасил ей дом изнутри, помог со всякими доделками, вот он, счастливый мой день, сказала она себе наконец, и у меня теперь есть свой счастливый день. Смеялась над материными причитаниями: совсем ты, дочь, лишилась ума, сколько можно подбирать то, что на дороге валяется, опомнись, у тебя двое детей и ты еще мужнина жена!

Тут она и опомнилась, радость как рукой сняло, а ведь и впрямь она еще не разведена, муж живет у своей матери, ничем, правда, о себе не напоминает, но как все-таки им с Феро быть дальше?

На развод она подала по весне, время шло, лес пестрел шишками и грибами, желтели лисички и багровели сыроежки, когда Анка сказала себе: вот я и влипла, только этого мне не хватало, всякую осторожность потеряла от любви. Наконец отважилась признаться Феро. Долго стояла, подпирая дверной косяк, глядя на насвистывающего Феро, насвистывает себе что-то, как беззаботный мальчишка, но сейчас от ее слов эту его беззаботность как рукой снимет. Надо поговорить, чуть раздраженным и срывающимся голосом выдавила она из себя; дело нешуточное, а он знай себе посвистывает. Анка оттолкнулась от косяка, вдруг почувствовав и решимость, и стыд, ее вина, хотя в такой вине всегда замешаны двое, виновата, да еще и влюблена…

На другой день Феро не пришел, а когда объявился, то это был уже не Феро, сидел, прикуривая одну сигарету от другой, она выставила ради него на стол можжевеловку, из спиртного он предпочитал ее, но сейчас и можжевеловка ему не по вкусу, отхлебывает прямо из горлышка, пить не хочется, но он пьет, молчит, весь поник, тянет его уйти, Анка насквозь его видит, так что ты об этом думаешь, спрашивает его несмело, а ничего, вскидывается Феро, за меня думают мои родичи, только совсем не то, чего б тебе хотелось, можешь не сомневаться!

При чем тут твои родичи? — только и успела спросить Анка, ответа уже не дождалась, Феро как ветром сдуло.

Потом заявилась к ней его мать, получай по заслугам, с горькой усмешкой сказала себе Анка, уже выпроваживая старуху за дверь. Она-де их сына окрутила, стыда у нее нет, вокруг невест хоть отбавляй, так нет же, заарканила его замужняя, с двумя-то детьми, и что ж это делается на белом свете, срамотища, да и только. И не надейся, не возьмет тебя Феро, заявила старая Дубайка в один из дней, заполненных ожиданием, Анка тогда еще надеялась, что он вернется и скажет: оставим все как было, она изболелась вся от этого ожидания, казнилась, что позволяет так легко от себя отделаться, ждет — и только, а он так и не показался, зато пришла старуха, уселась в кухне под окном, поудобнее устроилась на лавке, навалилась всем телом и локтями на дубовый стол. Анка сидела напротив и видела, как просвечивают у ней уши, дурнота подступала к горлу, лицо и язык одеревенели, старуха выговорилась и ушла, не дождавшись от нее ни словечка, ушла, озадаченная и струхнувшая, другая на месте Анки не упустила бы случая по крайности хоть душу на ней отвести, и что этот дурачок в такой нашел, на что польстился, простофиля мой? Ушла, да и вернулась, дважды, растревоженная, возвращалась и садилась на лавку под окном, почем зря честила сына, раз уж сразу признался в отцовстве, кто его знает, что выкинет дальше и как все это со временем обернется.