Соло для одного - [7]

«Но-но, Смирнов, — сказал я себе. — Смирно! Еще прослезись. Хватит нюни распускать. Раньше нужно было думать. И вообще, пора с огурцами поговорить, заждались».

Вода на плите согрелась. Я налил несколько ковшиков в лейку, добавил холодной из бочки — вот теперь в самый раз.

Было уже достаточно сумрачно, и я с помощью шнура-удлинителя подключил переноску, висевшую в центре теплицы. С трудом протиснулся в узкую щель входа — до чего ж дурацкая конструкция, тот, кто это проектировал, представление о дачных заботах имел чисто умозрительное, чтоб ему так домой каждый день попадать.

Огурцы стояли в полный рост стеной.

— Здорово, ребята, — сказал я зеленому войску. — Пропозиция такая: вначале полив, потом разговоры.

Я вылил под шершавые стебли пять леек теплой воды. Запахло мокрой землей и тропической прелью. Маленькими, почти игрушечными грабельками слегка разрыхлил почву, чтобы влага лучше впиталась, и беспощадно выполол проклюнувшиеся сорняки — откуда они только берутся? Вроде, никто не сеет.

Потом сел посередине теплицы на перевернутое ведро, закурил.

— Вот теперь поговорим. Для начала — анекдот. Одна молодая женщина рассказывает приятельнице: «Мы с мужем опростоволосились — теперь не знаем, что и делать? Занимаемся днем любовью, вдруг кто-то в дверь постучал, мы как ломанулись оба в шкаф. Так неудобно… Ситуация — глупее не придумать».

Огурцы одобрительно промолчали, но было видно — понравилось.

Потом я стал читать им стихи: Пастернака, Гумилева, Мандельштама…

Нам предстоит еще узнать немало интересного из жизни растений. Уверен — будет чему поразиться. Они не видят и не слышат, но ведь чувствуют и каким-то образом запоминают жизненно важную информацию.

Несколько лет назад я прочитал в научно-популярном журнале статью о любопытном опыте. На самом обычном фикусе закрепили датчики детектора. После этого все вышли из лаборатории, а туда вошел всего один человек. Он осторожно подкрался к растению и начал над ним издеваться: резал листья ножницами, прижигал их сигаретой, обрывал молодые побеги… На следующий день в лабораторию пришли люди. Фикус, как и положено ему, молча стоял в углу, присоединенный к нему детектор работал в обычном фоновом режиме, но, когда в проеме двери показался вчерашний мучитель, самописец прибора тотчас резко дернулся — растение узнало его. Как? Ответа нет.

С тепличными растениями и с кустами смородины, растущими на воле, я частенько беседую. Вдруг они действительно что-то понимают? А вот с картошкой никогда и ни о чем не говорю, она представляется мне меланхоличной и туповатой.

— Ну что, огурцы-молодцы, — сказал я, заканчивая сеанс вечерней словотерапии, — прошу вас морально подготовится — завтра будет небольшое обрезание: надо бы снять часть урожая, а то вы тут распустились и обнаглели, как нудисты на диком пляже.

Я выбрался из теплицы, отключил переноску и тотчас, хоть и не хотел этого, опять вспомнил деда: о нем здесь напоминало все, буквально все, даже кожаные рабочие рукавицы в кармане моей куртки.

Может, опять его дух вернулся, чтобы полюбопытствовать, как я тут хозяйничаю. Получил увольнительную — и сразу на любимую дачу. Вот и тревожит он мои мысли.

— Ладно, — сказал я, — инспектируй, а я продолжу затянувшийся ужин. Подниму за твою мятущуюся душу полную рюмку, пусть тебе будет царствие небесное.

Как сказал, так и сделал. Все-таки дед был хорошим человеком. Он, пожалуй, единственный постоянно и бескорыстно заботился о нашей семье.

Бывало, осень, будний день, время к полуночи, вдруг звонок в дверь. Знаем уж — это Илья Севастьянович с дачи прикатил, только кудамский автобус так поздно приходит.

Точно — дед.

Брезентовые штаны заправлены в резиновые сапоги, «лесная» куртка защитного цвета, у него их было штук пять или шесть, ковбойка с застиранными до белизны манжетами, неизменная кепка на голове. И при всем том аристократически элегантен. Улыбается своей заразительной улыбкой — он до старости сохранил пышную шевелюру и почти все зубы.

— Как дела? Я тут бруснички набрал, киселей-вареньев наварите. А вот брусничную воду делать не рекомендую, нет, не рекомендую. Еще Александр Сергеевич писал: «Боюсь, брусничная вода мне б не наделала вреда». Классик, одним словом, он толк не только в стихах, но и в запивках знал…

Балагурит так, а сам рюкзак снимает, в нем ведро ягод.

— Папа, да проходи ты, что ж в прихожей-то стоишь, — суетится Ольга.

— Нет, доча, не могу и не уговаривай. Вот, получите ценный лесной продукт и расписки не надо. Еще рыбки немного наловил. Щучку-то зажарьте, из мелочи ушицу сварите, хорошая будет уха — окушков и плотиц в речке брал. Красавцы. А я побегу, еще на последний троллейбус успею, меня Катенька, небось, заждалась.

Это он о бабуле, теще моей, Екатерине Ивановне.

И нет его.

Ведро с брусникой на полу, тут же пакет с рыбой. И пахнет в тесной прихожей ароматами леса.

Привозил он и чернику, и морошку, и клюкву, и первые грибы-колосовики, и последние сентябрьские опята, и раннюю картошку. Рыбу — непременно. Каждый раз. Он был страстный и удачливый рыбак.

Удивлялся:

— Как вы тут живете без комаров? Даже почесаться не хочется.